— Нет, я не хочу в банк. Я хочу отослать их одному своему знакомому. — И тут она поняла свою ошибку. Ведь она говорила, что у нее нет знакомых. И затем, поколебавшись немного, поскольку она не привыкла лгать, добавила: — То есть… не моему… а моего мужа. У него плохо идут дела, и ему нужны деньги. Я подумала… если бы я могла отослать ему немного…
— Ну конечно, — сказал Люсьен Мансфильд. — Это ваши деньги. Вы можете ими распорядиться, как считаете нужным. Кому и сколько вы хотите послать? Посольство в Лондоне сделает все необходимое.
— Они могли бы оставить их в конверте до востребования? — спросила Шина.
— Я так и думал. Но зачем так усложнять, если можно переправить прямо по адресу.
— Нет, лучше до востребования, — настаивала Шина.
В отчаянии она спрашивала себя, почему у дяди Патрика все так сложно. Она взглянула на полковника Мансфильда и поняла, что он считает это странным. Ей нечего было сказать.
— Имя джентльмена? — спросил Люсьен Мансфильд.
— Мистер Джон Лоусон.
— Это брат вашего мужа?
— Нет-нет! Дальний родственник.
— И сколько вы хотите послать?
— Всю сумму, — нетерпеливо произнесла Шина. И затем, видя удивленный взгляд полковника Мансфильда и осознав, что у нее лишь несколько франков в кошельке, передумала. — Пожалуй, я оставлю тысячу франков, но прошу вас, отошлите остальные деньги.
— Вы уверены, что поступаете разумно? В Париже существует так много всего, что вы, возможно, захотите купить.
— О нет! Все правильно. Я ни в чем не нуждаюсь. У меня все есть.
— Правда? Тогда вы не похожи на большинство женщин, попавших в Париж впервые.
Полковник взглянул на ее скромную белую блузку, твидовый пиджак, сшитый не по размеру, и Шина поняла, что ненавидит этого человека не только за то, что он внушает ей страх, но и за то, что он заставляет ее почувствовать свою наивность и неопытность.
— Это мои деньги, — сердито сказала она. — И я знаю, как ими распорядиться.
Мансфильд поднял брови, удивленный ее вспыльчивостью, и спокойно произнес:
— Да, конечно! Как вы говорите, это — ваши деньги, хотя вы получили намного больше, чем ожидали. — Он подождал минуту и, поскольку она ничего не ответила, добавил: — Разве вы не читали мое письмо, где оговаривались сроки и сумма оплаты?
«Это ловушка, — испуганно подумала Шина, — надо быть осторожнее, чтобы не попасть в нее».
— Я очень забывчива на этот счет, — ответила она, поднимаясь со стула.
Говоря это, она не смотрела на полковника, и все же ей было неловко, потому что она чувствовала на себе его взгляд. Держа тысячефранковую купюру в руке, она двинулась к двери. Но он преградил ей путь:
— Надеюсь, вы используете ваш первый выходной с толком. Не теряйтесь и развлекайтесь.
Он улыбался, но Шина сохраняла серьезность.
— Надеюсь, у меня хватит ума не делать этого, — отчеканила она.
Она поспешила вверх по лестнице, чувствуя себя неуютно от того, что он провожает ее взглядом. В своей спальне она сунула деньги в сумочку, надела шляпу и пальто и быстро вошла в детскую. Жанна только что одела детей для прогулки.
— Я передумала, — сказала ей Шина. — Не будете ли вы так любезны передать, что я сегодня не буду обедать в посольстве?
— Да, конечно, — ответила Жанна. — Но если вы хотите пообедать в городе, не шикуйте. Здесь много маленьких кафе, где можно хорошо поесть и выпить вина всего за триста франков.
— Я не буду шиковать, — пообещала Шина.
Она не стала объяснять Жанне, что не собирается обедать. Ей достаточно было завтрака, чтобы не проголодаться до ужина. После разговора с полковником Мансфильдом ей не терпелось вырваться из посольства. Она задыхалась. Так трудно было лгать.
Шина вышла из дома и почувствовала, что спасена. Светило солнце, воздух был наполнен ароматом мимозы. Свет слепил ей глаза, когда она шла по тихой улочке. И вот она оказалась в шумной сутолоке на площади Согласия. Крошечные радуги переливались в струях фонтанов среди мраморных фигур. Затем, идя наугад, она прошла сад Тюильри и остановилась на берегу Сены. Река была прекрасна, как и описал ее Анри де Кормель, ведь они таки не увидели ее вчера, потому что поехали из Булонского леса прямо домой.
Река казалась синей, отражая небо. Проходящие баржи покрывали воду серебряной рябью. Мерцающие отражения зданий колыхались в воде. Облокотившись на парапет, Шина сама превратилась в часть этого пейзажа. Только спустя некоторое время она осознала, что очень тихо напевает песню, хотя и ирландскую, но очень созвучную с очарованием Сены.
Постояв, Шина вновь зашагала вперед и тут перед ее взглядом открылось, как чудо, величественное серое сооружение — собор Парижской Богоматери. Затем пошли мосты, дома и церкви, шпили которых упирались в небо, лавки букинистов на берегу реки, старики с удочками, хотя, очевидно, клева здесь никогда не было. Шина еще не видела такого захватывающего и волнующего зрелища, как Париж весной. И она открывала для себя этот чудесный, этот восхитительный город.