К тому же я знал, что моя семья не в восторге оттого, что у меня есть вы, а тогда я находился под сильным влиянием родителей. Тео всегда был для меня авторитетом, а что касается Марсии, то я, как мог, пытался добиться ее одобрения во всем, что делаю. Я не слишком задумывался о том, как связать воедино их и нашу семью, мне казалось, что океана между нами достаточно, чтобы сгладить проблемы. Поэтому, как мог, оттягивал момент возвращения в Америку.
Но в девяносто восьмом начался экономический кризис, и я решил вернуться. Домой я ехал с твердым решением, что потом заберу вас к себе. Можешь не верить, но это правда. А потом…в общем, получилось так, что я поссорился с родителями. Уехал от них, но у меня не было денег на обратную дорогу. И мне тогда было так плохо, что я не понимал, что делать дальше. Если честно, съехал с катушек. Пил. Ввязался в сомнительные дела. Потом прятался. И в итоге, чем больше проходило времени, тем страшнее мне было возвращаться.
В какой-то момент я решил, что так будет проще. Что одному мне лучше. Я знаю, это малодушно и подло. Ты правильно сказала, я бросил вас. Тогда оправдывал себя тем, что, мол, зачем я такой непутевый Анне нужен. Потом просто запретил себе о вас вспоминать. Совесть – неприятная штука, знаешь ли. Мало ли на свете детей, которых забыли их отцы? Вот так примерно я себя утешал. Потом, от брата, я узнал, что у вас все хорошо, живы-здоровы, не нуждаетесь. Мне этого оказалось достаточно, чтобы себя успокоить.
Он замолчал. Честно, мне было больнее это слышать, чем я себе представляла. Я поняла, что готова была к тому, что исчезнуть его вынудили обстоятельства, но то, что он смалодушничал и сам, по доброй воле, отказался от нас с мамой. Я многого не понимала, но, если судить по сбивчивым объяснениям, он не врет. Это ложь обычно звучит гладко и логично, потому что человек морально готов оправдываться. А я ведь застала его врасплох.
- Неужели тебе не хотелось нас увидеть? – тихо спросила я, стараясь не расплакаться.
- Хотелось, конечно, хотелось! Но мне было…стыдно. И страшно. Оказалось проще забыть, вычеркнуть совсем, чем пытаться что-то наладить. Я понимаю, это, наверное, не то, что ты хотела услышать, но я хочу быть честным. Пойми, мне тоже сейчас тяжело, пятнадцать лет все-таки прошло. Для меня это все – как другая жизнь.
Я вскочила:
- Нет, это реальная жизнь! Я – вот она! Хотел ты или нет, но мы встретились, и от этого никуда не денешься! И уже не сделаешь вид, что ничего не было!
- Милена, прости меня, - мягко произнес он, - Я виноват, я очень виноват перед тобой и перед мамой. Если б я мог, я бы попробовал все исправить, скажи только, как?
- Значит, ты будешь со мной общаться?
- Конечно! – воскликнул он. – Пока не очень представляю себе, как, но я хотел бы этого! Правда! Ты мне веришь?
- Если честно, не очень. Мне проще поверить, что уже к вечеру тебя здесь не будет.
- Что я опять сбегу, как трус? Ты это хочешь сказать? Что ж, я понимаю, что заслужил такие упреки. Да, возможно, я не тот отец, которого бы ты хотела. Я – трус и предатель. Но, если бы ты знала, возможно, ты поняла бы меня…
- Знала о чем?
- Почему я не смог вернуться.
Глава 12
О том, что его не любит мать, Ян догадался рано. Возможно, он не все понимал, но чувствовал. Она никогда не обнимала его, не целовала на ночь, не хвалила, не читала сказки на ночь и не готовила завтраки к школе. Он бы мог принять это, как норму поведения, если бы к его старшему брату она не относилась совершенно по-другому. Все, чего не мог получить Ян, сполна доставалось Ричарду. Он был не просто любимчиком Марсии. Казалось, он был ее единственным сыном. Яна спасало лишь то, что его обожал отец, чья любовь отчасти компенсировала мальчику равнодушие матери.
Он рос, смирясь с такой обстановкой, и не пытаясь выяснить причину столь несправедливого отношения – семейство Арчеров не было приверженцами откровенных разговоров. И, на удивление, он не ревновал и не соперничал с братом, как это часто бывает. Ричард стал для него примером для подражания (Ян решил, что, чем больше он будет походить на брата, тем больше шансов, что мама его полюбит). Брат тяготился таким положением дел. Он, что тоже редкость, не радовался своему особому положению, а, напротив, предпринимал попытки вернуть равновесие материнской любви. Попытки тщетные и вызывавшие у Марсии лишь раздражение.