Похоже, меня в очередной раз настиг «парижский синдром». Об этом уникальном психологическом феномене я узнала случайно, кликая в сети на ссылки со словом «парижский». Искала, как водится, совсем другое. Так вот под таким названием скрывалось психическое расстройство, массово поразившее японских туристов в середине восьмидесятых годов. Бедные японцы, приезжая в город мечты, сталкиваются с тем, что реальность оказывается намного непригляднее, чем их романтические представления о Париже. Неприветливые продавцы и официанты, грязные улицы и развязные клошары настолько шокируют туристов, что по возвращении они впадают в депрессию и даже начинают страдать манией преследования и другими навязчивыми страхами. Происходит это, по мнению специалистов, из-за слишком больших различий в культуре и менталитете: японцы сдержанные, скрытные, привыкшие подчиняться жестким правилам общественной жизни теряются, сталкиваясь с французской фамильярностью, медлительностью и равнодушием к регламенту.
Статья меня позабавила, но позже я пришла к грустному выводу, что по жизни я во многом похожа на несчастных японских туристов. За малым исключением, мои наивные представления о жизни разбивались о жестокую реальность. Когда появился Тео, я мечтала о полетах за океан, веселых семейных ужинах в кругу новоиспеченных родственников и долгих задушевных разговорах с дедушкой. А получила редкие встречи под жестким присмотром Марсии и столь же редкие формальные разговоры в скайпе.
Задумав собирать деньги на поездку в Париж, я оптимистично думала, что мне повезло, ведь мне не нужно тратиться на еду и одежду (первое я вдоволь получала в кафе, а вторым снабжала меня мама), а мои немногочисленные хобби затрат, к счастью, не требуют. Но небольшое исследование явило мне, что билет на поезд до Парижа (о самолетах я молчу!) по стоимости равен моей стипендии за год, или зарплате за полгода, а день проживания в самом дешевом хостеле (20 человек в одном номере) – ежемесячной стипендии.
Прозрев, наконец, что мое чувство к руководителю студии наивно и безнадежно, я мечтала, что мне, встретится настоящая любовь всей моей жизни, с которым мы будем жить в любви и согласии. А получила полгода непонятных отношений, которые закончились изменой и моей провалившейся под плинтус самооценкой. Последующие разовые свидания с приятелями Марко показали, что я перестала доверять мужчинам и на сближение не иду.
Дальше – больше. Похоже, синдром, хоть и «парижский», а от географии не зависит. По приезде в Бродичи я обрела отца и любимого. И что? Оказывается, Яну вернуться к нам помешали не сложные жизненные проблемы, как я думала, оправдывая его в своих мыслях, а душевный раздрай после того, как семейные скелеты вылезли из шкафов.
Согласна: то, что он рассказал, неприятно, но все же это никак не оправдывает то, что он целых пятнадцать лет пытался оправиться от удара и при этом поступая с мной не лучше, чем его отец с ним самим. И хотя сейчас мы начали понемногу сближаться, красивой сцены узнавания не вышло: я увидела, скорее, растерянность и страх, но никак не радость, когда он понял, кто я. А если бы мы не столкнулись случайно здесь, он бы так и жил, не вспоминая о нас? Или, вспоминая, но не делая попыток нас найти? Собственно, что искать? Он общается с дядей Ричардом, а тот прекрасно знает все наши контакты. Просто спроси!
Что же касается Лукаша…Несмотря на то, что он полностью отвечает моим идеальным представлениям о мужчине, рядом с ним я чувствую неуверенность и тревогу. И вместо того, чтобы наслаждаться разговорами, поцелуями и прогулками в одном из красивейших мест страны, я паникую при мысли о том, что нас ждет через месяц. Да, Милена, знал бы кто, что творится в твоей голове, отправил бы к специалисту. До галлюцинаций и психоза мне, конечно, далеко, но японские туристы наверняка приняли бы меня в ряды пострадавших!
Самое обидное, что за много лет я так и не научилась справляться со своей тревожностью и неумением принимать реальность такой, какой она была. Я научилась контролировать эти приступы, спасаясь долгими разговорами с мамой или отвлекаясь на мероприятия, куда таскал меня Марко, но наступает ночь – и, вуаля, мысли тут как тут.
Перевернувшись на бок, я почувствовала под ухом сырость. Сама того не замечая, я плакала так, что подушка промокла. Мучительные размышления закончились так же, как и всегда, детской поговоркой для успокоения: «утром поглядим».