Смит помчался туда, куда были направлены взгляды перепуганных людей. Убегающий санитар толкнул навстречу своему преследователю пустую каталку, разворачивая ее поперек коридора. Смит мысленно выругался, заставляя легкие набирать воздух. Если сейчас сбавить темп, остановиться перед препятствием, убийца, без сомнения, уйдет. Отбросив всякие мысли о неудаче, Джон одним броском перепрыгнул через каталку. Колени его едва не подкосились, но агент сумел удержаться на ногах и вновь бросился вперед, оставляя за собой перепуганные толпы. Пот лил с него градом, зато разрыв между Смитом и убийцей заметно сократился — араб потерял темп, толкая тяжелую каталку. Обнадеженный агент прибавил ходу.
Не оборачиваясь, мнимый санитар проломился в очередную дверь. Над ней горела надпись: «Выход» — пожарная лестница! Смит метнулся за ним и, уже распахивая створки, уловил краем глаза тень слева.
Он успел только выставить локоть, когда неудачливый убийца набросился на него из-за спины. Смит удержался на ногах и от всей души врезал арабу локтем под ложечку. Тот пошатнулся, отступив назад, к погруженной в сумрак лестнице, и с грохотом ударился затылком о стальное ограждение. Но мнимый санитар успел предугадать действия агента и быстро восстановил равновесие, в то время как Смита инерция его же удара сбила с ног. «Зиг-зауэр» полетел в сторону, а сам агент рухнул на бетонный пол, здорово приложившись лопаткой о стену. Заставив себя забыть о боли, он тут же вскинулся, потянувшись к пистолету, но тень убийцы уже нависла над ним. Смит дернулся... но поздно. Слепящая боль взорвалась в виске, и агент провалился в глухую тьму.
Глава 4
Капитан Дариус Боннар сошел с утреннего экспресса «Бордо-Париж» на вокзале Аустерлиц третьим. Он проталкивался сквозь толпы прибывающих и отбывающих парижан, провинциалов и туристов с таким видом, словно не замечал их вовсе, хотя на самом деле капитан бдительно вглядывался, нет ли признаков слежки. Слишком многие, равно друзья и враги, попытались бы остановить его, разведав, чем занят уважаемый капитан.
Он сосредоточенно проталкивался к выходу — жилистый, энергичный блондин в безупречном офицерском мундире. Всю сознательную жизнь он провел, служа Франции, а нынешнее задание было, вероятно, самым важным в величественной истории его страны. И уж совершенно точно — самым важным в карьере Боннара. И самым опасным.
По дороге он вытащил из кармана мобильник и, набрав номер, бросил в трубку только два слова: «Я здесь». Потом набрал другой номер и повторил ту же короткую фразу.
Выйдя на улицу, он прошел мимо длинной очереди такси, отклонил предложения четырех частников с лицензиями и без, чтобы нырнуть в притормозившую на миг у тротуара машину.
— Салаам алаке куум, -прохрипел голос с заднего сиденья.
— Ла баас хамдилила, -ответил, как велит традиция, капитан Боннар, усаживаясь рядом с говорившим и захлопывая дверцу под дружные проклятия взбешенных столь явным нарушением таксистского этикета шоферов.
Машина тронулась с места, направляясь узкими проулками в юго-западные районы города.
Капитан Боннар обернулся к своему спутнику. В машине было темновато, но солнечные лучики высвечивали порой зеленовато-карие глаза под тяжелыми смоляно-черными веками — почти единственную часть лица, не скрытую просторными белыми одеждами и отороченной золотом куфиейбедуина. Боннар знал, что его собеседника зовут Абу Ауда и родом он из племени фулани, что обитает в сахеле, на южных окраинах Сахары, где между зловещей пустыней и джунглями тянется полоса саванн. Судя по цвету глаз, в родословной Абу Ауды можно было встретить синеглазых берберов или древних вандалов.
— Принес? — спросил фулани по-арабски.
— Наам,— кивнул француз. Расстегнув мундир, а за ним и форменную рубашку, он извлек на свет божий кожаный бумажник на «молнии», размером со стандартный конверт. Взгляд Абу Ауды следовал за каждым движением капитана.
— Помощник Шамбора мертв, — проговорил Боннар, передавая бумажник ему. — А что американец, Зеллербах?
— Мы не нашли никаких заметок, как и ожидалось, — ответил Абу Ауда, — хотя искали со всем тщанием.
Взгляд его странных глаз буравил Боннара, точно пытаясь добраться до самого сердца француза. Эти глаза не доверяли никому, даже Аллаху, которому Абу Ауда молился пять раз в день. Фулани мог верить в Бога, но верить Богу не стал бы. Но капитан Боннар под этим пристальным осмотром нимало не изменился в лице, и Абу Ауда перевел наконец взгляд на бумажник. Фулани ощупал кожаный футлярчик длинными, иссеченными сеткой шрамов пальцами и одним движением скрыл среди своих длинных одеяний.