В тот памятный первый вечер в Американской библиотеке я глазела по сторонам, дожидаясь начала мероприятия, и заметила мужчину, сидевшего в соседнем ряду с книгой. На мгновение он поднял голову и осмотрел собравшихся поверх очков – может, просто хотел дать отдых глазам. Вдруг наши взгляды встретились, и я улыбнулась краешком рта, словно мы с ним были знакомы. Он не обратил на это внимания и, посмотрев куда-то сквозь меня, снова вернулся к чтению. Мне оставалось только гадать, почему я решила поприветствовать какого-то незнакомца.
Через несколько минут заведующая библиотекой представила Джулиана Финча, и тот, поднявшись на сцену, вкратце рассказал о заезжей американской писательнице, звезде этого вечера. Женщине было чуть за пятьдесят, и всем своим видом она показывала, что предпочла бы оказаться где-нибудь в другом месте. Джулиан долго выпрашивал у нее профессиональный анекдот или хотя бы историю из жизни автора «путевых заметок», но писательница не уступала; в ней удивительным образом соединялись безразличие и самодовольство. Я снова отыскала глазами среди гостей того мужчину. У него были лохматые светло-каштановые волосы и темная борода с проседью; поверх бледно-голубой рубашки он носил бежевый вельветовый пиджак. Потрепанный, но чистенький. Судя по всему, лет ему было чуть за сорок – в два раза больше, чем мне. Я сразу представила его себе владельцем собственного издательства, которое публикует поэзию. Жил он с невыносимой женой-француженкой и двумя детьми, в просторной квартире с видом на реку. Где-то рядом с Бастилией. Может, на рю Шарон? Чуть позже я гуляла среди гостей с бокалом вина, и ноги будто сами привели меня к нему. Оставалось только заговорить. «Вы читали…» или так: «А вы знаете, что…» Пока я думала, он снова затерялся в толпе, и вскоре я поняла, что сотрудники библиотеки начали подгонять собравшихся на выход. Потоптавшись у дверей, я уже решила уходить, как вдруг за спиной раздался голос Джулиана.
– Ханна, поужинаешь с нами? – спросил он, приглашая меня присоединиться к компании из восьми человек, собиравшейся продолжить вечер в ресторане неподалеку.
Мое появление за столиком, похоже, никого не удивило. С заведующими библиотекой – двумя подругами-американками слегка за тридцать – мы на тот момент состояли почти в приятельских отношениях и при встрече всегда обменивались легкими кивками. В компании говорили по-английски. Вино лилось рекой, и вскоре за столом воцарилась атмосфера товарищества (все понимали, что встреча с писательницей безнадежно провалилась, но зато теперь можно было со спокойной душой о ней забыть). Именно так я представляла себе типичный парижский вечер. Мужчина, с которым я переглядывалась в библиотеке, оказался русским по имени «Александер» (или «Александр»? когда он заговорил о себе, я придвинулась поближе, но все равно понимала его с трудом). Он был драматургом, и его работа имела какое-то отношение к российскому посольству в Париже, точнее – к его отделу культуры.
Когда наша компания расходилась, я попросила у него визитку – на случай, если мне понадобится «помощь по проекту». Храбрый поступок, на который меня толкнули постоянное одиночество и почти целая бутылка красного вина, выпитая за ужином. Визитки у него не оказалось, но он записал свой номер на листочке, который я вырвала из блокнота. Спустя несколько дней я спешила в его квартиру на бульваре Барбес, куда потом приходила каждый день в течение месяца. В Петербурге у него была жена, но он сказал, что живут они раздельно; в Париж он приехал, чтобы, по его словам, «встряхнуться и кое-что переосмыслить». У него был переменчивый характер и очень пытливый ум; когда мы выбирались в кафе или на какой-нибудь фильм, его завораживало все происходящее вокруг.