Родители Жанин ждали их у входа в ресторан, они оказались совсем не похожими на свою дочь. Рене представляла себе богатых нефтяных магнатов, высоких, импозантных, поскольку Жанин была как раз такой, а оказалось, что ее отец низенький, жилистый человек в очках, с большой лысиной, в плохо сидящем белом пиджаке, который он явно вытащил откуда-то из сундука по случаю поездки в Европу, и с ним его низенькая, пухлая, некрасивая жена.
— Привет! — Жанин помахала рукой, как только они вылезли из такси. Она была стройная и элегантная в изумрудно-зеленом платье без рукавов, которое облегало ее прекрасное тело, как вторая кожа.
Взгляд обоих родителей сделался одинаковым — исполненным обожания и гордости. Эдвин Синклер заторопился к такси, чтобы расплатиться с шофером, а Жанин тем временем познакомила Рене с матерью. Рене сразу прониклась симпатией к Мари Синклер, очень простой и естественной женщине, абсолютно неизбалованной внезапно свалившимся богатством, единственным свидетельством которого было ее ожерелье из жемчуга удивительно правильной формы. Она была в платье из немодной тафты с выбитыми на нем цветами и черном бархатном пиджаке. Услужливый официант проводил их к столику, который они заранее заказали; столик находился у огромного окна, за которым были видны освещенные башни собора Нотр-Дам. Официантов не обманула простая наружность их клиентов; по беспроволочному телеграфу кто-то успел передать волшебное слово «нефть», что дороже золота и драгоценностей, а Париж давно привык к эксцентрично одетым людям.
Из изобилия холодных закусок Рене выбрала кусочек свежей семги с гарниром, но позже поняла: она настолько устала, что способна лишь поковырять в ней вилкой. Эдвин Синклер, несмотря на поздний час, легко проглотил мангуста и салат с острым соусом.
Вскоре Рене узнала, что родители Жанин считают дочь самым главным своим достижением, гораздо более поразительным, чем обнаруженная нефть на их ранчо. Они походили на пару серых воробушков, которые каким-то чудом вывели райскую птицу. Непостижимая алхимия генов сотворила это чудо, потому что ее старший брат Эдди был скроен по образцу родителей. Он так и остался жить со своей семьей в родовом гнезде — на маленьком ранчо. Но нефть, неожиданно хлынувшая из скважины на нем, позволила Синклерам пойти навстречу огромным амбициям дочери. То, что ее взяли на работу в салон Себастьена, они восприняли со смесью гордости и боли, гордости — потому что она работала в одном из самых престижных домов моды Парижа, и боли — из-за разделяющего их теперь расстояния. Однако ее маму на самом деле больше всего огорчало отречение дочери от крестильного имени Джоанна.
— Ее назвали в честь моей матери, — пояснила Мари Рене. — Такое простое, хорошее имя, гораздо лучше этого глупого Жанин.
— Джоан — не очень подходящее имя для манекенщицы, — принялась убеждать ее Рене, стараясь не рассмеяться. — Хотя она могла бы назваться Жанной.
— Но я не француженка и не хочу ею быть, — возразила Жанин. — Мама, не огорчайся. Когда я брошу карьеру, снова стану старой доброй Джоан.
— И чем скорее это сделаешь, тем сильнее нас с отцом порадуешь, — строго прибавила ее мать. — Ты и так уже давно в отъезде, а бедный Родди Спенс все надеется, ждет, когда ты вернешься, и мы уже хотим внуков, а то я состарюсь и не успею с ними понянчиться.
— У тебя же есть два внука от Эдди, — напомнила Жанин, но, видимо, двое Эддиных детей принадлежали к низшей породе в глазах их бабушки.
Синклеры уже видели Жанин на подиуме, когда зимой ненадолго заезжали в Париж.
— Но на этот раз мы решили осмотреть Европу по-настоящему, — с удовлетворением рассказывала Мари. — Мы уже объездили Испанию и Италию, прежде чем приехать сюда. — Этот тур по Европе был исполнением их заветной, когда-то казавшейся нереальной мечты. Они хотели посмотреть долину Луары, а когда Жанин освободится, отправиться вместе с ней в Женеву.
— Мы были бы очень польщены, если бы вы согласились поехать вместе с нами, — сказал Эдвин. — Джоан нужна подруга ее возраста, чтобы ей не было скучно. Мы вас приглашаем, значит, все будет за наш счет, разумеется.
Рене поблагодарила их и объяснила, почему она не может поехать, но загрустила, представив себе швейцарские озера, которые казались ей такими манящими среди этой невыносимой городской жары.
— После первой недели показа работы почти не будет, — заверила ее Жанин, — а у Леона и без тебя куча девочек. Не знаю, почему он не может тебя отпустить с нами, может, ты все-таки его попросишь?
— Если вы употребите ваше обаяние, уверен, он вам не откажет, — галантно добавил Эдвин. — Я, например, не смог бы.