Машина Леона стояла за воротами дома, и по дороге в Париж они вели легкую светскую беседу про погоду, политику и о прочем, хотя Рене в основном односложно отвечала на его замечания. Она сидела рядом с ним на переднем сиденье, сцепив руки на коленях, разрываемая самыми противоречивыми чувствами, радостью быть снова с ним, болью от его безразличия и негодованием на его произвол.
Они проехали центральную часть Парижа, но не остановились даже в Фобур-Сент-Оноре.
— Месье, куда вы меня везете? — спросила Рене.
— Ко мне домой. Салон вчера закрылся.
Она невольно воскликнула:
— Прошу вас, только не туда! — Память о том вечере, который они провели с его матерью, была еще слишком горькой.
— А почему нет? Вы думаете, это неприлично? Пора перестать быть такой старомодной, дорогая… С вами не произойдет ничего, что могло бы вызвать недовольство месье Барри. — В голосе его слышалась насмешка.
Рене вспыхнула, отвернулась и стала глядеть в окно, чтобы скрыть от него слезы, которые выступили у нее на глазах. Она должна была проявить больше благоразумия, не стоило соглашаться ехать с ним, но ей еще ни разу не довелось проявить благоразумия, когда дело касалось Леона. Машина свернула на мост, который вел на остров Сен-Луи.
Глава 8
Еще не прошло и месяца с тех пор, когда Рене была в этой комнате с окнами на Сену, где ее встретила мать Леона. Но теперь ей показалось, что это было давным-давно, потому что тогда она еще не знала, что Антуанетт жива, и ее перспективы на будущее сильно отличались от нынешних. Да и сама комната выглядела совсем по-другому при солнечном свете, чем в полутьме прошлого ее посещения. Теперь она еще больше походила на рабочий кабинет Леона.
Он сразу же прошел к огромному столу, заваленному набросками и выкройками, сел в крутящееся кресло, пошарил в куче бумаг на столе и начал что-то быстро писать. Рене стояла и смотрела на его склоненную темноволосую голову. Она часто видела его в такой позе. Сердце ее преисполнилось любви и горячего желания. Не поднимая головы от бумаг, Леон пригласил ее присесть. Она побрела к стульям, стоявшим у высокого распахнутого окна. С портрета над камином на нее смотрела Антуанетт в подвенечном платье и триумфально улыбалась. Рене подумала, что, наверное, у ее соперницы скоро будет настоящая фата и настоящее свадебное платье от Леона. Она пошарила в сумочке в поисках кольца, которое принесла с собой.
Леон встал, подошел к ней, держа в руках конверт.
— Я выписал вам чек на лондонский банк, в котором есть корреспондентский счет моего салона, — сказал он.
Рене механически взяла конверт из его рук:
— Спасибо, месье, — и протянула ему кольцо. — Я должна вернуть вам его. Давно уже надо было это сделать.
— Это? — Он, не понимая, уставился на ее. — А, да, вспомнил! Может быть, оставишь его себе, Рене? Носи, ты его заслужила.
— Нет, не могу, оно слишком дорогое. — Она положила кольцо на стол. Ей никогда не объяснить Барри, откуда оно у нее взялось. Камни ярко сверкнули в солнечном свете.
— Хотите, я напишу вам рекомендации? — предложил Леон.
— Нет, спасибо, думаю, в этом нет необходимости, месье. Я уже говорила вам, что намерена совершенно оставить модельный бизнес.
— Жаль.
Такие безличные официальные слова, а у нее разрывается сердце. Рене приподнялась со стула.
— Можно мне идти, месье, если это все?
— Сначала вы должны выпить со мной. — Он позвонил в звонок.
— Колетт может проснуться и спросить меня. — Нет смысла продолжать эту агонию, хотя ей так не хотелось уходить, потому что она вряд ли когда-нибудь еще его увидит.
— Она будет спать еще несколько часов.
В комнату тяжело ввалилась жена консьержа. Она была старая, дородная и что-то ворчала себе под нос. Леон о чем-то ее попросил, и ее морщинистое лицо тут же расцвело улыбкой, когда он положил ей в руку несколько банкнотов.
— Да, месье, я мигом.
— Ах, всегда можно быстро получить услугу, если только хорошо за это заплатишь, — сухо заметил Леон, когда старуха вышла из комнаты. Он стоял, облокотившись на раму окна, глядя вниз, на черную глянцевую поверхность реки.
Рене украдкой наблюдала за ним, пытаясь запечатлеть в памяти каждую черточку его ненаглядного лица на всю оставшуюся жизнь. В старой, обшитой деревом комнате было тихо, и, когда раздался внезапный гудок парохода, оба вздрогнули. Леон повернулся к ней с тем вопросительным взглядом, который она часто подмечала у него.