— Габриэль только что ушла. — Томас паковал чемодан. — Она ждала два часа. — Швейцарец сосредоточенно складывал полотенца. — Ты очень бледная, что случилось?
— Не знаю, каждый месяц такое кровотечение, может, у меня там рана? — И я закрылась в ванной. Отвернула медный кран. Посмотрела в зеркало — зубы чистые. Закрыла воду и побрела в спальню.
Пришел мокрый Михал. Не снимая куртки, не вынимая изо рта влажной сигареты, уселся за стол и принялся рассматривать покрытую разными оттенками серого палитру Ксавье.
— Приглашаю вас завтра утром в Ле Мазе. — Томас закончил увязывать пачки с книгами.
— Завтра я хочу выспаться, а после обеда провожу тебя на вокзал, — сонно сказал Михал.
— Шарлотта, ты ложишься? — удивился Томас. — Не посидишь еще с нами? Я приду пожелать тебе спокойной ночи.
— Спокойной ночи. — Я нырнула в мягкую постель, словно в бассейн с сапфировой, нагретой солнцем водой.
Мы просидели в Ле Мазе час. На прощание Ксавье подарил Томасу специально для него нарисованную карту таро. Серо-синий фон, посередине красная полоска.
— Это твой архетип, — объяснял он. — Симметрия, ты симметричен, находишься посреди всего, что тебя окружает.
— Я симметричен? Относительно чего?
— Себя, нас. Помнишь, ты рассказывал историю о драконе и ангеле, которые друг с другом сражаются, но также друг друга и охраняют? Эта красная черта — рана дракона или огненный меч ангела.
— Этот багряный цвет и в самом деле напоминает мне шрам.
— И правильно, Шарлотта, симметрия зарубцевалась, из нее показалась жизнь — рана и смерть — подсыхающий шрам. — Глаза у Ксавье блестели. Он сунул трясущиеся руки в карманы. — Ты, Томас, уходишь в монастырь. Глядя на эту карту, вспоминай, что ты симметричен по отношению к себе, к Богу, к Его образу, подобию и тени.
Томас вложил карту в блокнот с адресами.
— Жизнь, смерть, преходящая симметрия, — перечислял он. — Знаете, что значит «мазе»?
— Кафе, пассаж от улицы Сент-Андре дез Ар до бульвара Сен-Жермен. Что еще? — вспоминала я.
— По-арабски, по-еврейски слово «мот», «мат» означает «смерть». «Мазе» — значит «мертвый».
— Хочешь сказать, что прощаешься с нами навсегда? — Меня нервировала невозмутимость Томаса, напротив которого сидел донельзя взвинченный Ксавье.
— Вовсе нет, приезжайте ко мне. В монастыре есть гостевые комнаты, я буду вам очень рад.
Ксавье пошел заказать еще пива.
— Ты, святой, начинаешь новую жизнь. Бывшая любовница с мужем должны навещать тебя в монастыре. Неплохая шутка, я бы с удовольствием съездила тебе по морде.
— Я не начинаю, Шарлотта, новую жизнь, я заканчиваю старую. Пощечина стала бы окончательным завершением моего пребывания среди вас. Пощечина — хорошее начало сцены в фильме.
Я поставила свой стакан, расплескав пену.
В Ле Мазе вошел Брайан.
— Мы к вам! — крикнул он, помогая Ксавье нести бутылки. — Один стаканчик — и пойду играть. — Он положил на стул гитару.
— Без пятнадцати двенадцать, я побежала в Бобур. — Я допила пиво. — Сейчас начнут подходить туристы. — Я встала и взяла со стола папку с бумагой.
Томас встал, несколько раз поцеловал меня и на мгновение прижал к себе:
— Спасибо за все.
— Ксавье, я буду дома в восемь, — помахала я им на прощание.
Перед Бобур открыл свою лавочку «Оркестр Банана»: негр в желтой строительной каске, который колотит палкой по развешенным на проволоке бутылкам или раздавленному банану, громко выкрикивая:
— Лучший на свете «Оркестр Банана» — это я!
Вокруг аплодирует толпа зевак, неистовствующая от восторга, когда для разнообразия негр бьет не по бутылке, а себя по каске. Сегодня «Оркестр Банана» надел бумажный колпак, вроде ку-клукс-клановского капюшона, а на плечи накинул белое с желтым полотенце. Рассуждая с достойным видом о любви, братстве, мире во всем мире, он поливал любопытных водой из бутылки.