Аркадий ожидал прочесть нечто оскорбительное на его широком, со склеротическими прожилками лице. Но на нем было написано простое любопытство, даже дружелюбный интерес.
– Легко вам, – сказал Аркадий, – а мне вот тяжело.
– Ага. Почему же вы не выбрали армейскую карьеру? Как «сын палача Украины», вы бы уже носили генеральскую звезду. Так кто же вы? Неудачник?
– Вы не имеете в виду, что я глуп, ничего не умею?
– Ну, конечно же, не это, – рассмеялся Кервилл.
Аркадий задумался. Он столкнулся с незнакомым ему юмором и искал подобающий ответ.
– Годен я для работы или нет – это исключительно вопрос обучения, подготовки. А вот стал ли я, как вы сказали, «неудачником» – связано с моей судьбой. И, повторяю, очень трудной. Отец на Украине командовал танковым корпусом. Половина нынешнего Генерального штаба были танкистами на Украине. Политическим комиссаром у них был Хрущев. Это была неуязвимая группа – будущие секретари партии и маршалы. Так что меня отдавали учиться в соответствующие школы, давали соответствующих учителей и соответствующих партийных опекунов. Если бы отца сделали маршалом, мне открылся бы только один путь. Сегодня я командовал бы ракетной базой в Молдавии.
– А как насчет флота?
– Стать одним из этих пижонов с галунами и кортиками? Нет уж, увольте. Во всяком случае, маршалом его не сделали. Он был «рукой Сталина»! Когда умер Сталин, ему перестали доверять. Маршал? Ни за что!
– Они что, убили его?
– Нет, отправили в отставку. А мне было позволено превратиться в заурядного следователя, который сидит перед вами. Тащите спичку.
– Забавно, – Кервилл вытянул короткую спичку и налил, – что люди постоянно спрашивают, как ты стал полицейской ищейкой. Почему вы выбрали эту профессию – такой вопрос задают только священникам, шлюхам и полицейским. Самые нужные профессии в мире, а люди без конца спрашивают, почему и зачем. Только ирландцев не спрашивают.
– А это почему?
– Если ты ирландец, то рожден жить в Обществе Святого Рода и тебе место только в полиции или в церкви.
– «Святой Род»? Что это такое?
– Это мир простых истин.
– Что значит простых?
– Женщины либо святые, либо суки. Все коммунисты – евреи. Ирландские священники пьют; остальные – педерасты. Черные помешаны на сексе. Самая лучшая книга – это «Тринадцатый, величайший из всех веков» Джона Дж. Уолша – любая монашка подтвердит. Гувер был чудаком. Гитлеру было что сказать. Окружной прокурор написает тебе в карман, а скажет, что идет дождь. Есть факты жизни и есть золотые правила – остальное брехня. Вы считаете, что я довольно невежественный сукин сын, так ведь?
Теперь лицо Кервилла, несомненно, выражало презрение. Неподдельное дружелюбие, которым оно светилось минуту назад, исчезло. Аркадий не сделал ничего такого, чтобы одно выражение сменилось другим. Он с таким же успехом мог повлиять на поведение Кервилла, как, скажем, на внезапную перемену курса корабля или на изменение внешнего облика планеты. Кервилл наклонился, обхватив руками стол, глаза его сузились, заблестели.
– Это я, черт возьми, ничего не понимаю. Кого-кого, а уж русских-то я знаю, они меня вырастили. Все, черт бы их побрал, русские, которые испугались Сталина и драпанули из этой дыры, жили в моем доме.
– Я слышал, что ваши родители были радикалы, – осторожно вставил Аркадий.
– Радикалы? Красные, черт подери. Красные ирландские католики. Правильно, черт возьми, вы должны были слышать о Большом Джиме и Эдне Кервилл.
Аркадий оглядел зал. Все посетители пьяно уставились в телевизор. Одесса забила еще гол, и все, кто еще был в состоянии, засвистели. Кервилл больно сжал руку Аркадию и резко повернул его к себе.
– Большой Джим и Эдна сердцем болели за вашу страну. Будь ты анархист, меньшевик, как бы тебя там ни называли, если ты был русский и к тому же чокнутый, то у тебя в Нью-Йорке был дом – наш дом. И это тогда, когда их нигде на порог не пускали. Джим и Эдна без конца помогали красным изгнанникам. Знаете, а из анархистов получились классные автомеханики. У них, у этих анархистов, голова к механике приспособлена еще со времен, когда они делали бомбы.
– У американских левых, видно, интересная история… – начал было Аркадий.
– Нечего мне рассказывать об американских левых, я сам, черт возьми, все расскажу об американских левых. О беззубом движении марксистов-католиков со всеми его журналами, которым давались умные названия – «Работа», «Молитва», «Мысль», хотя самая тяжелая работа, какую они знали, – это поднять рюмку с вином или перднуть, или такие сопливые, в духе Иисуса, как «Скажите, братья» или «Грегорианское обозрение». От последнего я в восторге. Слегка, по-монашески, пинает в зад Брата Маркса. Только их никогда не видно там, где бьют по головам, а полицейские, которые бьют, валят в церковь святить свои дубинки. Попы, те были хуже полицейских. Черт возьми, да сам папа был фашистом. В Америке, чтобы стать кардиналом, нужно быть развратником, невеждой и ирландцем, так-то. Эдну Кервилл били по голове, маленькую женщину, сын ее получил конфирмацию в церкви Святого Патрика. За что? За то, что в течение двадцати лет «Красная звезда» была единственным католическим журналом, которому хватило духу называться коммунистическим. Прямо на обложке. Большой Джим всегда так поступал. Он был из семьи, с давних пор связанной с Ирландской республиканской армией, сам сделал что-то вроде пивного ларька на колесах, своими руками, которые закрыли бы этот стол, – и Кервилл положил на стол свои огромные ручищи. – Себе на беду он чертовски много знал. Эдна была ирландкой до мозга костей. У ее родителей был пивоваренный завод, и семья прочила ей быть монашкой – такая была семья. Благодаря этому Большого Джима и Эдну, несмотря ни на что, не отлучили от церкви – ее старики приобретали и передавали участки под строительство новых церквей, три по Гудзону и один в Ирландии. Разумеется, у нас было и свое пристанище – Дом имени Джо Хилла в Мэрифарм, где у камина велись очень умные беседы. Был ли де Шарден скрытым капиталистом? Или не был? Нужно ли нам бойкотировать «Иду своим путем»? О, по выходным мы были монахами! Пели «Слава в вышних Богу» в сопровождении гонгов, в окружении цветных витражей и позолоченных икон. От нас разило братством, пока не кончилась война и не начался суд над Розенбергами. Тут все эти монахи натянули свои капюшоны на головы и задницы и побежали прятаться. За исключением Большого Джима, Эдны и нескольких бедняг-русских, с которыми мы начинали. Конечно, нельзя было ожидать ничего хорошего, когда у дверей дежурили люди Маккарти и ФБР. Я убивал китайцев в Корее, когда родился Джимми. Это была семейная шутка. Гувер так обложил Большого Джима и Эдну в их доме, что им ничего не оставалось, как снова тешиться в постели.
Наконец «Динамо» забило гол, вызвав нестройные возгласы одобрения в зале.
– Потом я получил отпуск в связи с их смертью. Они вместе свели счеты с жизнью, впрыснули себе морфий, единственный достойный способ уйти из жизни. Это случилось 10 марта 1953 года, через пять дней после смерти Сталина, когда Советский Союз собирался восстать из неразберихи и осветить путь в Социалистический Иерусалим. Только этому не дано было случиться – та же самая команда палачей повела лодку по старому кровавому пути. Ясно, что Большой Джим и Эдна умерли от жестокого разочарования. Похороны, правда, были довольно забавными. Социалисты не явились, потому что Большой Джим и Эдна были коммунисты; католики не пришли, потому что самоубийство – грех; коммунистов не было, потому что Большой Джим и Эдна не аплодировали Дяде Джо. Так что на похоронах были только люди ФБР, Джимми и я. Спустя пять лет заходил кто-то из советского посольства и спрашивал, не хотели бы мы перевезти останки Большого Джима и Эдны в Россию. Нет, им не дадут нишу в Кремлевской стене, такого чуда не обещали, но хорошая могилка в Москве обеспечена. Забавно вспомнить. Все это я говорю к тому, чтобы показать, что я знаю вас и ваш народ. Кто-то в вашем городе убил моего братишку. Сейчас вы мне подыгрываете, потому что хотите достать того парня, который убрал вашего друга, или потому что приказал ваш босс, или потому что вы гад и собираетесь бросить меня с веревкой на шее, когда станет туго. Предупреждаю, что в этом случае я первый вас достану. Просто предупреждаю.