В это время два грузчика и его отец (он все еще был в военной форме) перетаскивали вещи - наверх, на второй этаж, свои, а вниз, на первый, все то, что осталось с тех счастливых, по словам матери, времен, когда еще был жив отец и мы жили (все вместе) весело и беззаботно.
Машинку и круглый столик из 'красного дерева, за которым ночи напролет печатала, мать перетащила сама, боялась кому-нибудь доверить: и машинка "ундервуд", и треснутый в нескольких местах столик дышали на ладан.
Пианино "Мюльбах" с бронзовыми подсвечниками и модератором из слоновой' кости осталось наверху. (За определенную сумму, конечно; разница в метраже и этажности тоже, наверное, оплачена: отец его был порядочным человеком. Как, впрочем, и он сам, Друг. Чего-чего, а порядочности ему не занимать...)
- Понимаешь, это результат моих исследований, - произносит он доверительно, как бы подчеркивая, что не боится признаться в собственной заинтересованности. - Мне удалось доказать, что при разработке нефтяных месторождений компрессорным способом, оптимальнее, ну, в смысле целесообразнее (это он, чтобы доступней было), не пускать все скважины в полную силу, как это обычно делается, а, наоборот, значительно снизить на некоторых дебит... И тогда суммарное количество нефти от всех скважин вырастет...
Ну, это он уже загнул! И хоть нет никакой охоты вести с ним разговоры на эту тему - какое бедному Крошке дело до его диссертации! - трудно не выразить своего сомнения.
В ответ сразу же следуют заверения, что как-нибудь потом, попозже, мне все подробно объяснят, а сейчас важно другое. Сейчас необходимо решить: согласен ли я им помочь или нет?
Уточняю, кому это "им"?
- Ну, мне... науке... нефтяной промышленности, это уж как тебе угодно... Если удастся доказать то, что я предлагаю, то по стране в целом можно получить значительный прирост нефти при довольно большой экономии средств и энергии.
- А заодно ты защитишь диссертацию...
Грубовато получилось, он даже заморгал от обиды. Но самообладания не потерял: да, если его теоретические доказательства получат подтверждение на практике, он действительно защитит диссертацию. Но какое это имеет отношение к сути дела?..
Продолжать разговор нет никакого смысла (он тоже поднимается), подвожу итог, направляясь к двери: поскольку никакого права лишать людей заработка не имею, то категорически возражаю против каких-либо экспериментов, пока план не будет изменен официально, приказом.
- Ты не кипятись, - пытается успокоить меня управляющий, - просто товарищ сказал, что вы старые друзья. И поэтому мы решили тебе предложить. А заставлять тебя никто не собирается. И план снизить нам никто не позволит... Все должно строиться на, так сказать, добровольных началах...
Ребята ждут во дворе. Настороженно притихли. Крошка, сидевший в стороне, вскакивает, торопливо подходит. Улыбаюсь: мол, все нормально, ребята, что волнуетесь? Не такой человек ваш мастеруха, чтобы отдать вас на съедение сомнительным экспериментаторам.
За распространение ложных слухов объявляю Крошке наказание- два массажа вне очереди в обеденный перерыв. Он долго не может поверить в благополучный исход переговоров - сведения, поступающие из бухгалтерии, обычно подтверждались.
А вот и он, Друг детства. Рыщет обиженным взглядом. Увидел. Успокоился. Сейчас -предпримет еще одну попытку. Так и есть, окликнул. Теперь это надолго.
Не очень дружелюбно разглядывают друг друга, он - ребят, они - его; инстинктивно почувствовали опасность. Вид у него все такой же дистрофичный. Почти не изменился. Такой же щуплый и быстрый, только чуть полысел. Но чуб, сместившийся на пару сантиметров к макушке, остался вдохновенно непокорным. И кадык не утратил остроты и подвижности.
Да, мало ты изменился, Друг. Главное, все так же откровенно напорист!
- Честно говоря, я на тебя очень рассчитывал. Ну, еще бы! Как всегда! Что вы еще скажете!
- Как поживаешь? - это уже в электричке; до станции шли молча.
- Нормально.
- Живешь все там же?
Сочувственные нотки кажутся ему сейчас очень уместными. Интересно, как проглотит сообщение о парке?
- Да. Там скоро перестраивать все будут.
- А карьер?
- Закроют.
Удивленно вскидывает брови.
- Подпочвенные воды... Поэтому решили заполнить его водой. Будет что-то вроде озера. С катанием на лодках... А вокруг - парк. Даже ресторан построят, идя навстречу пожеланиям трудящихся.
- Это же здорово!
- Да, мне тоже нравится.
- А дом снесут?
- Там все снесут. Будет маленький микрорайон. Буквально несколько домов.
- Есть шанс получить квартиру?
-Да.
- Ты... не женился? - Этот вопрос дается ему с трудом, но с трудностями он обычно рано или поздно справляется.
- Нет... А у тебя все хорошо, надеюсь?
- Да, двое детей. Мальчики. Вика кончила институт. В общем, все, как предполагалось. Ты ребят видишь?
- Редко... Юрка умер.
- Умер?! - Он действительно потрясен,
- В прошлом году. В Саратове...
Обыскивал какой-то их родственник: крючконосый, бровастый мужчина в серой шершавой рубахе с тоненьким ремешком на поясе. Не обращая внимания на протестующие крики Друга, которого обычно почтительно слушался, он вывернул нам карманы (начал с Юрки), заставил поднять руки и ощупал все тело от подмышек долог, - чувствовалось, что делает это не впервые.
- Папа тебя выгонит!.. - На худенькой шее Друга вздулись жилы, так он кричал. - Не трогай их! Ты сам украл!..
Закончив обыск, родственник, ни слова не сказав, ушел в другую комнату; там над пианино вместо фотографии отца висел сейчас портрет известного государственного деятеля (который, впрочем, тоже вскоре исчез). И в бывшей спальне, где происходил обыск, тоже все изменилось: в углу место старых металлических кроватей с никелированными спинками (они перешли вместе с нами на первый этаж) занимала широкая тахта, застеленная свисающим со стены ковром. Вдоль стен высились всегда закрытые высоченные книжные шкафы с круглыми позолоченными ручками. Все изменилось в нашей квартире, даже старую голландскую печку перестроили под газовый камин...
А позже, когда совсем стемнело, Друг признался в том, что золотые часы с браслетом и шесть столовых серебряных ножей украл сам. Юрка, как второй пострадавший, тоже участвовал в разговоре. Ветер раскачивал на столбе лампочку с плоским металлическим абажуром, по пустырю металось из стороны в сторону блеклое пятно света.
Он уверял нас, что кража браслета и ножей не воровство, а восстановление справедливости: Юркиного отца чуть не посадили из-за буханки хлеба, моя мать, чтобы хоть немного подработать, ночами печатает на машинке, а у них. всего полно, и денег, и барахла всякого, поэтому, без всяких сомнений, можно сдать ножи и браслет в скупку и на полученные деньги купить мне и Юрке по такому же велосипеду, как у него. Конечно, обидно, что нас обыскали, но рано или поздно подозрения отпадут, зато мы получим велосипеды, о которых так давно мечтали...
Ночью, узнав о том, что мать его сообщила о пропаже в милицию, он спустил и часы, и ножи в щель между рассохшимися досками кухонного подоконника. Под ними была пустота, обнаруженная несколько лет назад, когда в щель закатился довоенный серебряный полтинник...
- Юрка, Юрка... - с неподдельной горечью качает он головой в такт движению электрички. - От чего он умер?
- Не знаю... Матери не было дома, когда я заходил... А соседи знают только, что долго болел...
- Кем он работал?
- Врачом.
- Он как-то исчез после школы." Почему-то его сразу в армию забрали...
Неужели все забыл? Или притворяется?..
- А ты что, не знаешь, почему его забрали? Вспоминает. Или делает вид...