Ответом рынка на введение полетты стал крутой рост цен на должности, продолжавшийся в течение всей первой трети XVII в. Должность советника Парижского парламента, стоившая в 1597 г. всего 11 тыс. ливров, в 1606 г. продавалась за 36 тыс., в 1616 г. за 60 тыс., а в 1635 г. рыночная цена ее достигла своего максимума: 120 тыс. л.[78]. Советником Эксского парламента в начале XVII в. можно было стать за 3–6 тыс., а в 1637 г. цена дошла до 60 тыс. л.[79] Должность президента этой же палаты в 1643 г. шла за 75–78 тыс., и эта цена еще считалась умеренной[80]. Росли и цены на должности в системе финансового управления. Казначеи Франции в финансовых бюро Парижа и Руана в 1586 г. платили за свои должности по 24 тыс., их коллеги в Лионе — 18 тыс. ливров. В 1621 г. эти цены равнялись уже соответственно 80, 65 и 50 тыс. л.[81]. Все оффисье ощутили скачкообразный рост своего достояния, вследствие как введения полетты, так и роста политического авторитета судейского «сословия».
Но это сразу же вызвало протест всех, для кого рост цен на должности и закрепление их наследственности резко сузили возможности приобщиться к исполнению престижных функций в судейском аппарате. Вопрос о полетте стал центральным на Генеральных Штатах 1614–1615 гг.[82] Ее отмена была главным требованием второй палаты собрания, занятой представителями старого провинциального дворянства, на поддержку которого рассчитывал в своей борьбе за власть принц Конде.
Правительство удовлетворило это требование, отменив полетту, но тогда на защиту ее стал сам Парижский парламент, чьи политические претензии сильно выросли после того как в 1610 г. восшествие на трон малолетнего Людовика XIII создало важный прецедент: именно парламент утвердил тогда регентшей королеву Марию Медичи (Ранее утверждение регента считалось функцией Генеральных Штатов: именно они утвердили в 1560 г. регентство Екатерины Медичи при вступлении на престол Карла IX.). Теперь же, в 1615 г., парламентарии сочли себя вправе заявить протест по поводу того, что король (формально уже совершеннолетний!) не посоветовался с ними перед тем, как дал официальный ответ Генеральным Штатам на их прошения.
Беспрецедентный шаг был совершен 28 марта 1615 г.: в этот день Парижский парламент пригласил на свое заседание всех пэров Франции, «дабы обсудить предложения, имеющие быть сделанными в интересах королевской службы». Ранее инициатива приглашения пэров в парламент всегда исходила от монарха. Понятно, что правительство немедленно отменило подобное приглашение, но сочло за благо воздержаться и от отмены полетты: его беспокоила явно наметившаяся перспектива политического союза парламента и Конде. Парламент же постарался продемонстрировать возможность такой перспективы: в его ремонстрациях был впервые поставлен вопрос о переменах в составе Королевского совета и включении туда принцев крови. Осознав невозможность использовать Генеральные Штаты в борьбе за власть, аристократическая оппозиция отныне предпочитала, если позволяли условия, делать ставку на союз с парламентом. Правда, тогда, в 1615 г., победив в главном для себя вопросе о полетте, парламентарии тут же забыли о политических требованиях и в целом сохраняли лояльность к правительству на протяжении всех гражданских войн 1610-х — 1620-х годов. С тех же пор парламент крепко усвоил очень важный урок: всякое предложение о созыве Генеральных Штатов является антипарламентским и ему нужно противодействовать, иначе повторится ситуация 1614 г., а критиковать политику правительства верховные суды могут и сами.
Следует сказать и еще об одном прецеденте, созданном в 1617 г. и очень пригодившемся впоследствии. Тогда Парижский парламент, исполняя королевскую волю, судил по обвинению в колдовстве Леонору Галигаи, вдову бывшего главы правительства итальянца Кончино Кончини, убитого по приказу Людовика XIII. Вынеся смертный приговор, парламентарии включили в его текст пожелание, далеко выходившее за рамки рассмотренного дела: «И пусть отныне никакой иностранец не будет включен в Государственный совет»[83]. Тогда никто не мог и представить себе, что эта демонстрация ксенофобии будет иметь практическое значение. А между тем, в скромной форме «частного определения» судьи сформулировали положение, которое они в годы Фронды будут трактовать как закон, принятый по инициативе самого парламента, взявшего на себя роль субъекта законотворчества, — закон, дающий основание требовать отставки другого пришедшего к власти итальянца — кардинала Джулио Мазарини.
78
Histoire economique et sociale de la France. T. 1. P., 1977. P. 201. (Название французской денежной единицы «ливр» далее дается в сокращении: «л.»)
79
80
Внутренняя политика французского абсолютизма 1633–1649 / Под ред. А.Д. Люблинской. М.-Л., 1966. С. 268.
81