23 сентября в Париже была распространена королевская прокламация, приказывавшая жителям столицы браться за оружие, чтобы восстановить старый, низвергнутый 4 июля муниципалитет. В Пале-Рояле состоялось большое собрание буржуа-роялистов. На их сторону под лозунгом «Да здравствует король, долой принцев!» перешла городская милиция, и уже 24 сентября Бруссель подал в отставку.
13 октября Конде выехал из Парижа, чтобы потом еще семь лет воевать против своей страны вместе с испанской армией. На другой день муниципалитет был восстановлен в том составе, в каком он был до 4 июля; Бофор также сложил с себя полномочия губернатора. Теперь король мог въехать в столицу, что и произошло через неделю, 21 октября. Утром следующего дня Гастон Орлеанский, подчиняясь приказу племянника, выехал в свои земли, где ему и предстояло жить до смерти в 1660 г.
22 октября состоялось королевское заседание воссоединившегося парламента, в который вернулись «понтуазцы». Место и время были символичны: заседание состоялось не в Дворце Правосудия, а в Лувре, где теперь обосновался король (что демонстрировало подчиненность парламента), — и это была четвертая годовщина Октябрьской декларации, которую нужно было отменить фактически, не делая этого открыто.
Началу собрания, до появления короля, предшествовало предварительное обсуждение, проведенное Сегье и Моле. Только тут парламентарии узнали, что десять их коллег, поименно упомянутых в декларации об амнистии, которую им предстояло зарегистрировать, будут репрессированы, подвергнуты высылке из Парижа. Чтобы не было неуместных протестов (а их, очевидно, опасались), Сегье и Моле обещали лично просить короля о скором прощении виновных. Конечно, это было грубым нарушением принципа неприкосновенности судей, и дело не менялось от того, что самому парламенту предстояло утвердить «проскрипционный список»: было общепризнано, что на королевском заседании свободы обсуждения не бывает. Ставя судьбу гонимых коллег в зависимость от милости монарха, а не от введенной ими правовой новации, парламентарии молчаливо признавали, что Октябрьская декларация в сложившейся обстановке неприменима.
Итак, из амнистии были персонально исключены: среди парламентариев Бруссель, Виоль, Кулон и др.; среди аристократов Бофор, Ларошфуко, Лабулэ и др. Всем им были отправлены приказы немедленно покинуть столицу, принеся перед этим присягу в том, что они больше не будут выступать против короля. Все сразу повиновались (кроме Брусселя, который предпочел скрываться в Париже; двор закрыл на это глаза). За изгнанных парламентариев действительно стали просить их коллеги, и всем им вскоре поодиночке было разрешено вернуться и занять свои места в парламенте.
Парламенту было строго запрещено заниматься делами общегосударственного значения и управлением финансами. Разумеется, этот запрет не следует понимать слишком расширительно: никто не собирался отказываться от старого обычая регистрации в парламенте фискальных эдиктов и отменять утвердившееся право парламента на представление ремонстраций. Дело было в другом — многие парламентарии были весьма склонны проявлять инициативу, когда речь шла о контроле за исполнением Октябрьской декларации, и даже не считали нужным согласовывать с монархом отдаваемые в связи с этим распоряжения. Именно этой функции, права следить за исполнением (точнее, неисполнением) реформаторского законодательства парламент отныне лишался.
Наконец, парламенту запрещалось выступать с персональной критикой министров (de rien prononcer contre ceux qui sont appelés au gouvernement) и требовать их отставки[844]. Смысл этого пункта был ясен: уже 26 октября король отправил Мазарини приглашение вернуться во Францию. Кардинал не спешил с возвращением, используя свое пребывание на границе для набора новых наемников во французскую армию. Он вернулся в Париж неоспоримым господином 3 февраля 1653 г. К тому времени другой кардинал — Рец — был арестован (19 декабря) и заключен в Венсеннский замок: несмотря на все заверения в лояльности, талантливый мастер интриги продолжал внушать опасения.
За политическими контрреформами пришел черед экономических. 6 декабря постановление Госсовета отменило поправку к Октябрьской декларации, ограничивавшую ежегодные размеры расходов по ordonnances de comptant мизерной суммой в 3 млн л., — отныне правительство могло не стесняясь платить в этой удобной форме завышенные проценты своим кредиторам. Эта поправка была принята в ноябре 1648 г. Счетной палатой (см. гл. VI) и отмена ее была зарегистрирована там же методом королевского заседания (особу короля представлял его младший брат).