Рассмотренная в этой перспективе, чем была бы Парламентская Фронда? Реакцией на непреодолимый прогресс? Беспринципной смутой? Капризом истории? Чтобы понять, что это не так, нужно осознать, что был другой путь развития, путь укрепления судебно-правовых начал, и здесь тоже были свои этапы поступательного движения. Конституирование парламентов и других судейских трибуналов как заинтересованных в охране своих прав корпораций — провозглашение принципа практической несменяемости судей — утверждение связанного с обычаем регистрации королевских актов в судебных трибуналах права судей на представление ремонстраций — осознание судьями своей роли хранителей законности и, в этом качестве, своего превосходства над другими сословиями — укрепление позиции судейских благодаря системе продажности и наследственности должностей, особенно после введения полетты…
Вначале оба пути развития французской государственности шли параллельно, судейские не видели для себя опасности в усилении административных методов управления. Но при Ришелье, особенно в связи со вступлением Франции в Тридцатилетнюю войну, перевес администрирования становится столь явным, что представляющий традиционное, законосообразное начало судейский аппарат, не переставая обслуживать определенные интересы абсолютной монархии, в то же время оказывается в хронической оппозиции к правительственной политике. Два пути пересеклись, интересы судей и администраторов столкнулись — и этим исторически подготовленным конфликтом стала Фронда.
Форма этого столкновения, естественно, зависела от конкретной политической обстановки. Ситуация регентства облегчала положение парламентариев: было легче поставить под вопрос границы власти регента, чем совершеннолетнего короля. Но успеха в борьбе это не гарантировало — в 1645 г. правительство очень легко покончило с острым кризисом оппозиционности в Парижском парламенте.
Концепция Б.Ф. Поршнева, связанная с изучением им темы народных восстаний, должна была создать впечатление, что Фронда возникла на гребне этих волнений как их закономерная кульминация. Это было не так — Фронда началась, когда в провинциях было затишье (этот факт признает и сам Поршнев), когда улеглась волна антиналоговых выступлений первых двух лет регентства: народ терпел, надеясь на близкое заключение мира. В отличие от Великой революции, начало которой было во многом спровоцировано жесточайшим продовольственным кризисом, Фронда началась, когда ситуация на хлебных рынках была вполне нормальной (и лучшей, чем в первые годы регентства, когда была заметной, но отнюдь не катастрофической тенденция к росту дороговизны). И все же она началась как неожиданный повсеместный взрыв страстей «забастовавших» налогоплательщиков по сигналу из центра.
В ситуации действительно было много необычного и неожиданного для двора, введенного в заблуждение видом внешней стабильности и допустившего немало ошибок. Трудно было представить себе, что лидерами оппозиционного движения будут не какие-либо аристократы (подавляющее большинство их вначале было как раз лояльным к правительству), а верховные судьи; что парижане покроют столицу баррикадами, встав на защиту не популярного принца, а простого парламентского советника — таких примеров история Франции еще не знала.
Главной ошибкой правительства, безусловно, был отказ от заключения очень выгодного мира с Испанией в январе 1648 г. Если бы эта война тогда кончилась — Фронды бы не было, и конфликт между судьями и администраторами проходил бы в форме споров о способе перехода к бюджету мирного времени, а социальную напряженность можно было бы разрядить судебным преследованием финансистов. Но эта возможность была упущена.
Для взрыва Фронды — продолжим это сравнение — нужно было, чтобы накопилась «критическая масса» взрывчатого вещества. Это и произошло в последних числах апреля 1648 г., когда регентша демонстративно отвергла все ремонстрации парламента по группе новых фискальных эдиктов, показав полное нежелание двора считаться с мнением верховных судей, а через несколько дней после этого было получено известие о падении Неаполитанской республики, что означало крах всех надежд на близкое заключение мира. После этого достаточно стало одного неосторожного движения правительства (попытка провести продление права на должности для младших верховных палат в необычной, а потому уже подозрительной форме), чтобы началась катастрофическая реакция.