— Направляющий, шире шаг! — крикнул Горец.
Партизаны шли быстро. Перед ними лежали десятки километров извилистых партизанских дорог.
Какая-то из них должна была привести к цели.
На партизанских тропах
Удивительная это была жизнь. Она как бы раздваивалась. С одной стороны — видимая для всех, или легальная, с другой — скрытая, доступная только для самых близких, но настоящая.
Настоящая партизанская жизнь в Островецких лесах началась еще в октябре 1942 года.
В рабочих районах родилась Гвардия Людова. Длинный Янек, Быстрый, Вицек, Антек и другие были первыми, кто вступил на путь вооруженной борьбы. Никто из них не имел большого опыта. Требовалась повседневная учеба, при каждом удобном случае. Стремление к борьбе определяло линию действий, определяло планы, подсказывало проекты и намерения.
В марте 1943 года первый отряд Гвардии Людовой ушел в лес. Ему не пришлось долго ждать встречи с врагом. Она произошла на второй день здесь же под городом, в Контах. Первый бой был суровым и решительным экзаменом. Враг потерял пить человек убитыми и двух ранеными, но и гвардейцы недосчитались четырех своих товарищей. Цена этого первого боя была слишком высока. Однако смерть друзей не испугала оставшихся в живых, она показала, какая опасность им грозила, и предостерегала от ненужного бравирования.
Завод им был лучше знаком, чем лес. Они чувствовали себя на его территории свободно и уверенно, так как с детских лет вся их жизнь была связана с заводом. Даже самые проницательные местные фольксдойче не могли что-либо заподозрить. Тем не менее людям пришлось все тщательно взвесить, прежде чем решиться взяться за оружие. По характеру и привычкам им было чуждо стремление к разрушению и насилию, они больше всего уважали честность и добросовестность.
Теперь жизнь заставила их пересмотреть свои взгляды. Сначала было трудно понять, что уничтожение предприятия, на котором они выросли, не только обязательное, но правильное и необходимое дело. Это было также формой борьбы, трудной и ответственной.
С болью в сердце они смотрели на вагон с готовой продукцией, затапливаемый в заводском пруду, со смешанным чувством радости и жалости восприняли взрыв мартеновской печи на Островецком заводе, но, если какой-то день проходил без нового акта диверсии или саботажа, они испытывали угрызения совести оттого, что, может быть, использованы не все возможности, чтобы причинить вред оккупантам.
Народная борьба с оккупантами начала принимать организованный характер. Люди, распределенные по боевым пятеркам, получали конкретные указания, и поэтому их действия носили характер боевых заданий.
Пылали трансформаторы, заклинивались двигатели, добротное сырье неожиданно становилось непригодным для использования. Немцы не были слепыми: пробовали пугать, арестовывали заложников, на стенах городских домов появлялись плакаты с длинными перечнями фамилий расстрелянных людей. Ежедневное соприкосновение со смертью привело к тому, что люди перестали ее бояться, сделались безразличными к ней. В их сердцах разгоралась лютая ненависть к врагу.
Удивительной была эта жизнь.
В квартирах, которые теперь носили названия «укрытие», «ночлежка», «явка», собирались люди без фамилий. Когда разговаривал Здзих, которого называли теперь Горячий, с Быстрым, постороннему было невдомек, что беседуют отец и сын.
Пределом мечтаний всех этих людей в то время были оружие и взрывчатка. Их не хватало постоянно. Смелость и находчивость заменяли им толовые шашки. Недалеко от Цмелюва Береза, пользуясь лопатой и киркой, пустил под откос немецкий поезд; транспорт превратился в груду искореженного железа. Идея, поданная Березой, была хорошей, и ею следовало воспользоваться. В сентябре 1943 года Горец пустил под откос эшелон в предместье Кунува, Янек — под Гжибовой Гурой, недалеко от Скаржиска. Изъеденные ржавчиной железные остовы вагонов пугали своим видом немецкие транспорты, следующие на восток.
Это также было важным обстоятельством.
С людьми же происходили дивные превращения. На заводе своей «бездарностью» и «леностью» они доводили немцев до исступления, но после работы эти же люди в забитых досками тайниках превращались в ремесленников-оружейников, которые из вынесенных из цехов заготовок умудрялись делать замечательное оружие.
Именно этого ждали в лесу, так как оружия все еще не хватало. Вопрос об оружии постоянно оставался главным на повестке дня, о нем заботились, как о самом бесценном сокровище. Поэтому особо памятными событиями в жизни партизан были дни, когда прилетали самолеты с оружием и боеприпасами. По радио устанавливалась связь с советским командованием, назначались день, час, место и опознавательные знаки. Партизаны с напряжением вслушивались в шум леса, пытаясь уловить в нем знакомый рокот двигателей самолета.
На полянах в установленном порядке разжигались костры, а в ночное небо взвивались красные либо зеленые огни ракет. Это были знаки радостных приветствий. Летчики отвечали сверху миганием огней и дружественным покачиванием крыльев. Затем со звездного неба на парашютах спускались мешки, к которым с радостным волнением бежали партизаны. Они бережно собирали все сброшенное, рассматривали его со всех сторон, осторожно перебирали и складывали, заранее примечая для себя наиболее понравившееся оружие. Были и такие, которые прежде всего искали маленькие листки бумаги — письма. Несколько слов ободрения для них имели такое же значение, как и дополнительное количество боеприпасов. Письма приходили постоянно. Не ждали утра — при свете фонарика разбирали слово за словом, читали вслух, передавали из рук в руки письма, часто написанные на незнакомом языке. Надя, Катя или Женя, которые где-то за линией фронта именно для них готовили эти мешки, всегда находили минуту времени, чтобы написать несколько простых, но самых сердечных слов: «Дорогие партизаны! Желаем вам успехов в борьбе с гитлеровскими оккупантами».
Каждый по-своему представлял себе лицо этой Нади, Кати или Жени, но для всех это было лицо молодой, улыбающейся девушки, дорогой и доброжелательной.
Дни, в которые доставлялось самолетами оружие, были двойным праздником. К ним готовились почти торжественно, а приказ оборудовать место для приемки грузов был равнозначен награде. Здзих одним из первых был удостоен этой чести согласно распоряжению штаба. Не один партизан втайне завидовал ему тогда.
Удивительная была эта жизнь.
Теперь уже не шли в лес, как на маевку. Когда-то раньше в воскресные дни собирались вместе ребята и девушки, брали с собой мяч, мандолину и шли в лес с шутками и песнями. Платья ярких цветов, подчеркивающие гибкость молодых фигур, развевающиеся на ветру волосы привлекали взгляды парней, будили в них непонятную грусть. Они шли рядом, стараясь бравым видом показать мужскую зрелость, или бросали веселую шутку. Влюбленные выражали свои чувства скрытым от посторонних глаз сильным пожатием горячих ладоней. Если же случался несмелый поцелуй в зарумянившуюся щеку или хотя бы только прикосновение губ, этого было достаточно для долгих вечерних размышлений.
Война стальным грохотом вторглась в их лес, в их дома, в их жизнь. Былые забавы представлялись теперь какими-то далекими и несущественными.
Жизнь ежедневно ставила перед ними все более трудные и важные проблемы, которые они пробовали решать. Мир их был небольшим, но сложным; он замыкался главным образом в Островце и прилегающих к нему лесах. Тем не менее они знали, что этот мир не единственный: где-то за Островцом есть люди, которые руководили также и их жизнью. Из ближних и дальних районов доходили сведения о растущей силе сопротивления, увеличивающемся числе польских и советских партизанских отрядов.
Русских в то время еще хорошо не знали. Ходили разные слухи. Особенно в первые годы войны можно было услышать язвительные замечания о том, что они небритые, что шинели у них необшитые, а штыки привязаны шнурками… А в таких неподшитых шинелях нельзя выиграть войну. С тем большим удивлением обсуждались приходящие позднее с Восточного фронта известия о том, что Советы гонят гладко выбритых гитлеровцев. Первоначальные расчеты доморощенных знатоков военного искусства рассыпались в прах перед лицом фактов, подтверждение которых можно было найти даже в сильно завуалированных сообщениях немецкого верховного командования, помещаемых в местных газетенках.