В этом трудном для восприятия мире неисполнившихся предсказаний и неожиданных событий парни из Островецких лесов пробовали узнать, что такое правда. В этом помогали им старшие товарищи: Длинный Янек, Дядя, Быстрый, Фелек, Антек и другие.
В лесной чаще запутанных вопросов и проблем нетрудно было заблудиться без проводников.
На лесных тропинках произошла встреча с организацией «Свет». Было неизвестно, как о ней судить. Постепенно ее узнали лучше: под этим названием скрывались люди с такими же целями, которые поставила перед собой Армия Людова. Подозрительность сменилась сердечностью, которая спаяла обе организации в единое целое.
Трудная и удивительная была эта жизнь. Но и в этой лесной чаще молодежь чувствовала себя все увереннее, все надежнее для нее становились партизанские стежки.
Нападение на Илжу
По-настоящему еще никто точно не знал, что и как, но партизанское чутье подсказало, что предстоит что-то важное.
В тени приземистой сосны проходило совещание. Горец в задумчивости гладил свои розовые щеки и всматривался в извилистые линии, начерченные палкой на песке Локетком из отряда «Свет». Береза, напоминавший Юреку своей внешностью Костюшко, портреты которого он встречал в школьных учебниках, горячо спорил с Сашкой. Сашка, присев на одно колено, внимательно всматривался в появляющийся на песке рисунок и гладил рукой свои темные волосы, что всегда означало его полное внимание и сосредоточенность.
Нетрудно было догадаться, что подобная встреча опытных командиров и их отрядов не носила характера приятельской беседы, что за этим скрывалась какая-то цель, известная только этим четверым, сидящим под сосной.
Вид партизан производил сильное впечатление. Такой массы лесного войска, собранного вместе, Юреку еще не приходилось видеть. Партизаны расположились кто где мог, но отдавали предпочтение местам под деревьями или кустами: партизанская привычка. Солнце, дождь, засада ли — самое хорошее место.
Юрек вместе со Здзихом расположились под молодой сосенкой. Клен, опершись о ствол дерева, держал в губах стебель травинки и весело поглядывал в сторону приятелей. Безымянный расположился, как всегда, на некотором удалении, полностью углубившись в добытый откуда-то потрепанный довоенный «Устав пехоты».
Кен проводил занятия. В центре лежала разобранная винтовка. Вызываемые по очереди партизаны который раз подряд повторяли операцию по сборке оружия.
— Затвор состоит из следующих частей… — Лев прижал пожелтевшим от табака толстым пальцем стальную деталь и вынул затвор.
Сикорский, пододвинувшись ближе к Кену, смотрел внимательно, боясь что-либо пропустить. Это был паренек со слегка веснушчатым лицом и по-детски наивными голубыми глазами. В отряд Горца он пришел еще в 1943 году. Горец со своим отрядом находился в лесу, когда ему доложили, что часовые задержали какого-то мальчика.
Вскоре он, босой и оборванный, предстал перед ним, трясущийся немного от холода и слегка от страха. Над исхудавшими, впалыми щеками светились глаза, говоря о том, что хлопец простужен и голоден. Он был родом из-под Опатува. Горец распорядился накормить его и достал откуда-то немного поношенные ботинки и залатанную одежду. Когда уже казалось, что вопрос с ним на том и кончится и паренек пойдет себе, откуда пришел, он неожиданно появился перед Горцем.
— Ко-ко-командир, — сказал он, заикаясь, — мо-мо-можно ли мне о-о-остаться в вашем отряде?
Глаза его выражали такую горячую просьбу, что трудно было отказать ему. К тому же он просто не знал, куда ему идти. Горец принял его в свой отряд. С тех пор паренек ходил за ним как тень. Под его опекой командир мог чувствовать себя в безопасности. Однажды Горец вызвал его к себе.
— Ну так что ж, — сказал он, — ты теперь уже старый партизан и поэтому должен иметь псевдоним. Как бы ты хотел называться?
— Си-Си-Сикорский, командир!
И стал Сикорским.
Горец не ошибся в нем. Мальчик был всегда готов выполнить любой его приказ. Когда в ходе постоянных реорганизаций ему грозил переход в другой отряд, он глядел на командира без единого слова, но таким взглядом, что было бы преступлением удалить его от себя.
Лев, усвоив принцип взаимодействия отдельных частей затвора, положил его на траву.
— А как называется эта часть? — Кен окинул взглядом всех присутствующих и остановил его на Сикорском.
Паренек покраснел, глубоко вздохнул: — Это вы-вы-вы…
— Это тебе не автомат, — сказал Клен и засмеялся.
— Помолчал бы! — Здзих холодно поглядел на Клена.
Сикорский никогда не обижался на подобные шутки, но Здзиху всегда казалось, что они сильно ранят мальчика.
— Прекратить разговоры, — вмешался Кен. Сикорский тем временем пришел в себя.
— Это выбрасыватель, — без запинки выпалил он, и губы его в радостной улыбке разошлись от уха до уха.
— Ну как, Клен, видал? — встрепенулся Здзих.
— Молодец! — сказал Кен. — Кто еще раз повторит?..
На другой стороне поляны неожиданно раздалась песня:
«Калинка, калинка, калинка моя…»
Пели советские партизаны, которых судьба разными дорогами привела в Островецкие леса. Это были главным образом бывшие пленные, сбежавшие из лагерей и тюрем. Некоторые из них пришли из-за Вислы и, как гласила молва, ненадолго задержались здесь, с тем чтобы в соответствии с полученным приказом выступить куда-то в Прикарпатье. Были среди них парни рослые и крепкие, были также и небольшие ростом, но стойко переносившие тяготы и лишения дальних переходов без отдыха, голод и непогоду, бессонные дни и ночи.
Сашка был высоким брюнетом, волосы зачесывал назад. Он носил лихие усы и имел быстрый взгляд. Его знали здесь все. Пришел он сюда откуда-то из приуральского колхоза и освоился в здешних лесах. Города и поселки также не были для него чужими. Появлялся он неожиданно в наиболее оживленных местах, подходил к немцам, заводил с ними разговоры, держа палец на спусковом крючке пистолета, спрятанного на груди под пиджаком, и вынимал оружие в тот момент, когда этого меньше всего ожидали. Только тогда враги догадывались, что это именно тот долго разыскиваемый ими Сашка, когда он исчезал, оставляя за собой трупы жандармов как память о своем пребывании.
Была, однако, у Сашки известная слабость: был он не прочь пригубить чарку. Только тот, кто не знает партизанской жизни, мог бы осудить его за это. Выпить умел, но водке никогда не поддавался: он управлял ею, а не она им.
Однажды в новогоднюю ночь на сорок четвертый год, когда снег от мороза на улице скрипел под ногами, он зашел в один знакомый дом в Денкувеке под Островцом, чтобы «отогреться» под крышей. Хозяин для этого всегда имел испытанное средство. И теперь оно сразу же гостеприимно появилось на столе. Они поговорили немного о том, о сем, и, так как ничто не предсказывало опасность, Сашка решил немного вздремнуть на чердаке. Однако глаза какого-то шпика выследили его. Проснулся только тогда, когда немцы уже ломились в дверь. Сашка выглянул через окошко в крыше: дом был окружен со всех сторон. Не было даже времени, чтобы одеться, и он, осторожно раздвинув доски, бросил две гранаты прямо в чернеющие на снегу фигуры. Как только стих грохот взрывов, спрыгнул в толпу остолбеневших от неожиданности жандармов, а затем, белый на фоне белого снега, исчез.
Когда он в несколько необычной одежде добрался до своих, они от удивления даже встали.
Сашка спокойным движением пригладил волосы и громко рассмеялся:
— Ну что же, товарищи? Ведь это маскировка!
Нет ничего в том удивительного, что среди партизан укоренилось мнение, что если Сашка в отряде, то им не может грозить никакая опасность. Но одновременно существовало убеждение, что его присутствие указывает на предстоящие важные события. Так было и в этот раз.