— Что сделали вы?
Да, что сделано, чтобы предотвратить, уничтожить, раскрыть?.. На каждый из этих вопросов Мюллер мог бы дать обстоятельный ответ, но вряд ли его ответы прозвучат убедительно. Он мог бы перечислить, сколько человек арестовано, вывезено, казнено. Однако «банды» не только не были ликвидированы, но и стали действовать с каждым днем все смелее и смелее.
Разумеется, Богусь не имел ни малейшего представления о том, какие заботы одолевают обер-лейтенанта. Впрочем, сейчас ему было не до этого — хватало своих переживаний. Вот уже несколько дней он находится в руках гестапо. Однако до сих пор он еще ничего не придумал, чтобы попытаться вырваться отсюда. Кроме того, он чувствовал свою вину перед Чесеком, которому пришлось разделить его участь. Богусь не мог простить себе, что они так глупо попались. Они шли с Чесеком на задание, как вдруг услышали скрип тормозов и увидели остановившуюся перед ними закрытую военную автомашину. Это было для них полной неожиданностью. Они остановились в растерянности, не зная, что предпринять. Их втолкнули в машину и привезли сюда.
На предыдущих допросах обер-лейтенанту ничего не удалось добиться от ребят. Богусю столько раз задавали одни и те же вопросы, что ему не стоило особого труда выучить наизусть ответы.
Вилли Мюллер, задумавшись, смотрел в глаза воображаемого начальника полиции и рассказывал ему об объективных трудностях борьбы с партизанами, которых, в сущности, было немало. А тот стучал кулаком по столу и в бешенстве повторял без конца один и тот же вопрос:
— Где ваши бандиты?
Кричать, разумеется, легко, а как их взять? Ведь сами они не придут. А если и придут, то не за тем, чтобы сдаться. А такого визита обер-лейтенант себе не желал.
Взгляд Мюллера скользнул по стене и остановился на сидящем напротив пареньке. «Вот он, бандит!» — засмеялся он про себя. Он мысленно представил себе удивление начальника полиции и его бешенство, когда приведет этого мальчишку и представит как пойманного бандита. Любой примет это за насмешку! Этот невысокого роста, худой паренек с симпатичным лицом мог быть в худшем случае пронырливым спекулянтом, торгующим продуктами, а не бандитом, представляющим опасность для третьего рейха. Конечно, бродя по деревням, он мог встретиться с бандитами, мог что-то знать о них, но если бы банды состояли из таких ребят, как он, то гестапо могло бы спокойно вздохнуть… Разумеется, раз этот паренек оказался здесь, то надо вытянуть из него все, что возможно.
И Вилли Мюллер приступил к допросу.
— Итак, — забарабанил он пальцами по столу. — Ты ведь спекулянт, да? Мясо, сало?
Богусь, правда, почувствовал себя оскорбленным этим обвинением, но быстро сообразил, что в его положении этой ролью пренебрегать не следует.
— Куры, яйца, масло, — поспешно добавил он.
— Нельзя! — грозно потряс головой Мюллер. — Запрещено!
Богусь великодушно согласился.
— Бандиты есть в лесу?
Это, пожалуй, не было ни для кого тайной. В конце концов, немцы не хуже других знали об этом. Можно использовать это для доказательства своей откровенности и правдивости.
— Есть, — ответил Богусь почти шепотом.
Обер-лейтенант нетерпеливо заерзал на стуле:
— Много?
— Много.
Мюллер с симпатией взглянул на парня. Отвечает на все его вопросы и… говорит правду.
— Сашку видел?
Богусь утвердительно кивнул головой. Вилли не сводил с него глаз.
— Волосы у него, — описывал паренек, — зачесаны кверху. Усы, нос вот такой. — Он задрал пальцем кончик носа.
Мюллер украдкой взглянул на фотографию, которую Богусю удалось увидеть, и удовлетворенно кивнул головой. Паренек, пожалуй, не лгал.
На вопрос, где сейчас находятся партизаны, Богусь дал, к сожалению, довольно неопределенный ответ: «В лесу».
Обер-лейтенант молча рассматривал своего пленника, раздумывая над тем, действительно ли тот ничего не знает или, будучи ловким пройдохой, притворяется.
«В конце концов, — решил Мюллер, — можно прибегнуть и к другим методам допроса. Это не повредит. За спекуляцию ему и так положено всыпать».
Богусь заметил, как выражение лица Мюллера неожиданно изменилось. Тонкие губы сжались, заходили желваки на щеках. Вдруг он со всей силой ударил кулаком по столу.
— Где бандиты? Понимаешь?
Богусь в ожидании удара заслонил лицо искалеченной рукой. Но удара не последовало. Лицо Мюллера перекосилось от бешенства, рыжие мохнатые брови ощетинились.
— Ну, говори!
— Не знаю, — пожал плечами Богусь.
— Проклятая польская свинья! — Мюллер встал из-за стола, схватил Богуся за плечи и начал его трясти.
— Ганс! — позвал Мюллер.
В дверях появился коренастый унтер-офицер. Мюллер кивнул подбородком на Богуся.
— Слушаюсь, господин обер-лейтенант! — Щелкнув каблуками, Ганс без лишних церемоний схватил парня за воротник и потащил к двери. Спустя минуту обер-лейтенант услышал, как что-то с грохотом покатилось по лестнице. Лицо его искривилось от отвращения. «Этот Ганс не может без шума». Подошел к окну. На улице стоял прекрасный июньский день. Мюллер посмотрел вверх. Белые кучевые облака спокойно плыли по голубому небу.
Снизу доносился резкий голос Ганса. «Ни минуты покоя», — подумал Мюллер и, раздраженно хлопнув дверью, перешел в другую комнату.
Ганс даже не знал, за что был задержан Богусь и что именно собирался выудить Мюллер у этого парня. А впрочем, какое ему дело до этого? Он добросовестно выполнял свою работу и беспокоился лишь о том, чтобы к нему в этом отношении не было никаких претензий. До сих пор никто не осмелился бы упрекнуть Ганса в том, что он не знает своего дела…
От первого удара у Богуся пошла из носа кровь. Он отлетел к противоположной стене и инстинктивно выставил вперед колено, чтобы защититься от истязателя. Ганс любил, когда ему оказывали сопротивление. Малейшая попытка отпора со стороны жертвы вызывала в нем ярость, отчего работа шла живее. Богусь толкнул Ганса ногой в живот, но в ту же минуту на голову парня обрушился удар такой силы, что он как подкошенный рухнул на землю. Ганс подошел к нему поближе и ударил его носком сапога в бок. Богусь, закрыв глаза, тяжело дышал. Голова его разламывалась от боли.
Когда он открыл глаза, в подвале было совершенно темно. Через маленькое окошко с решеткой доносился мерный стук кованых сапог часового. Это привело его в чувство. Он вспомнил, где находится и как сюда попал. Но собраться с мыслями никак не мог. Очень хотелось пить. Он с трудом приподнялся и оперся о стену.
Передвигаться ему было тяжело — болели плечи и спина, горело опухшее лицо. В бессильной злобе, он сжимал кулаки. Впервые он не видел выхода из создавшегося положения, не видел возможности спастись.
Единственным утешением было то, что во время ареста у него не было при себе не только оружия, но и никаких бумаг, никаких документов, которые могли бы навести гестапо на след. А за себя он был абсолютно спокоен. Ничего не удастся выжать из него даже Гансу, несмотря на весь его богатый опыт в таких делах. Богусь как бы ушел в себя. Он был полон решимости молчать до конца.
Из задаваемых Мюллером вопросов Богусь понял, что Чесек, которого допрашивали отдельно, ничего им не сказал. Это успокоило Богуся, но вместе с тем и обязывало его самого стойко держаться на допросе.
На следующий день обер-лейтенант Мюллер проснулся бодрым и отдохнувшим. Подавленное настроение вчерашнего дня сняло как рукой. На дворе стояло погожее утро. На небе ни облачка.
Обер-лейтенант побрился, умылся, позавтракал и направился в свой кабинет. Рабочий день он начал, как всегда, с просмотра последней почты. При этом он придерживался уже установившегося порядка: в пачке конвертов отыскивал прежде всего те, на которых не было служебного штемпеля и адрес был написан ровным круглым почерком Труды, затем наступала очередь для писем от сослуживцев и друзей, а в конце он с тяжелым сердцем принимался за продолговатые конверты, помеченные штемпелем с изображением черного орла со свастикой.