С таким мнением Юрек должен был согласиться. Опасение, что его раскроют, заставило быть бдительным и осмотрительным при решении каждой намечающейся операции. Он скрывался теперь даже от матери. Это было необходимо, тем более что мать без энтузиазма относилась к его конспиративным начинаниям. Она даже втайне не одобряла старших за то, что те для важных дел берут «сопляков».
«Сопляки» же проявляли все большее беспокойство. «Все время только листовки, листовки… или связь установить — тоже мне работа!» — кривились они с презрением. По их мнению, настоящая работа начиналась только с вооруженного столкновения с оккупантами, которые здесь, в Островце, свирепствовали все сильнее. Поэтому мечты попасть к партизанам не давали парням покоя.
Настроение и обстановка в доме создавали самую благоприятную атмосферу для таких мечтаний. Мальчишки на Людвикуве знали, что старшие во время своих вечерних бесед, когда поставленная на стол поллитровка служит лишь ширмой на случай нашествия жандармов, строят какие-то планы, ткут тонкую хитрую сеть. Эту сеть создавали они, «сопляки», хотя их роль казалась им все еще слишком маленькой, слишком незначительной. И они хотели доказать этим взрослым, что уже не сопляки, что они могут подготовить и выполнить работу и большего масштаба. Горячим головам достаточно было энтузиазма. Опытностью они пренебрегали. «Придет сама», — говорили они, не задумываясь над ее ценой. Каждое предложение было хорошим, лишь бы пробуждало фантазию. Вожак, беспокойный, нетерпеливый, инициативный, легко завоевывал авторитет. Этим вожаком был Здзих. Он и сам не знал, когда и как приобрел власть над друзьями, получил их симпатии и доверие. От него они ждали приказов, заданий, планов операций…
Юрек чувствовал себя гордым и польщенным оттого, что Здзих именно ему предложил участвовать в нападении.
Ночь и утренние часы тянулись нескончаемо долго. Юрек прогулялся по городу и раз, и два, но, несмотря на это, до четырех часов оставалось еще много времени. Возвращаться домой не было смысла. Взгляд матери, ее вопросы стесняли, заставляли врать и изворачиваться. Поэтому он пошел на луга, посмотрел, как ребята играют в мяч, поиграл с ними немного, потом уселся на траве и начал ждать.
Здзих был пунктуален. Юрек узнал его фигуру уже издалека. Здзих шел с непокрытой головой, ветер трепал светлую шевелюру, спадавшую ему на лоб.
— Привет!
— Привет!
Они поздоровались как обычно. Юрек всматривался в голубые глаза Здзиха. У него была тайная надежда, что Здзих, может быть, отказался от операции. Это, по правде говоря, успокоило бы его, но вместе с тем принесло бы разочарование. Он сам не знал, чего жаждет больше. Здзих был молчалив и тверд. Лицо у него было серьезнее, чем обычно, решительное, как у взрослого мужчины. Они пошли прочь от спортивной площадки. Медленным шагом направились в ту же сторону, что и вчера. Теперь, однако, прогулка была иной. Оба это понимали и единодушно подтверждали своим молчанием.
Они уселись под кустом на лугу. Пахло весной. Чего бы проще: вытянуться на свежей траве и втягивать в легкие ее запахи. Они ведь имели на это право. Как те мальчишки, чьи крики доносились со спортивной площадки.
— Здзих, есть у тебя? — Юрек сделал рукой условленный жест.
Здзих опустил руку в карман, вынул маленький блестящий предмет, завернутый в грязноватую тряпку.
— «Шестерка»! — разочарованным голосом произнес Юрек.
— Будет твоя, если… — Здзих кивнул головой в сторону Островецкого завода. Юрек обрадовался. Ценность минуту назад презираемой «шестерки» сразу выросла в его глазах.
Здзих размотал тряпку, протер пистолет, внимательно посмотрел в ствол.
— А «семечки»? — спросил Юрек.
Здзих нажал пружину магазина. Взвесил его на ладони.
— Смотри! — Он показал три поблескивающих медью патрона, старательно, до блеска начищенных. Сунул магазин обратно в рукоятку, спрятал пистолет в карман.
— Будешь стрелять?
— Если будет надо…
Юрек смотрел на него с восхищением.
— Сам же он тебе не отдаст!
— Так я его вот этим попрошу, — показал Здзих на карман, в котором лежал пистолет.
Медленно тянулись минуты. Здзих нетерпеливо поднялся:
— Пошли!
Они пошли в сторону завода. Когда подходили к воротам, отовсюду появились рабочие. Окончилась первая смена. Здзих, засунув руку в правый карман брюк, шел прямо, беспокойно поглядывая на двор завода. Он сверлил взглядом выходящих, перебирал, искал. Они остановились у самых ворот. В какой-то момент Здзих тронул локтем Юрека и подбородком указал направление.
Из караульного помещения вышел мужчина в возрасте около сорока лет, в мундире веркшуца.
— Этот?
— Этот.
Они подождали, пока тот выйдет за ворота, и влились в толпу выходивших. Густая волна разбивалась на тоненькие струйки, стекавшие в лабиринт улочек. Охранник шел в сторону Ченсточиц. Не спуская с него глаз, они шли за ним.
У Юрека сердце колотилось в груди. Краешком глаза он поглядывал на Здзиха. Какое-то ожесточение проглядывало в его лице. Взгляд сверлил затылок мужчины, рука нервно стискивала рукоятку пистолета. Охранник ничего не чувствовал. Он шел тяжело, слегка наклонив голову вперед.
Рабочие исчезали в домах, дорога пустела.
— Юрек, пора… — Голос Здзиха шел откуда-то изнутри, казался чужим.
Юрек огляделся. Вдалеке шли несколько человек.
— Нет еще. Подожди…
Охранник остановился. Они застыли на месте. Может быть, догадался? Может быть, через мгновение, прежде чем они сообразят, он выстрелит в них? У него перед ними преимущество. Что тогда? Вспотевшая ладонь Здзиха сильнее стиснула пистолет. Мужчина закурил папиросу, выпустил облако дыма и пошел дальше, даже не оглянувшись.
— Юрек, пора…
— Нельзя. Еще рано…
— Когда дойдет до Ченсточиц, будет поздно…
И снова шаг в шаг. Никогда ещё дорога до Ченсточиц не была такой длинной. Им казалось, что они идут вот так со вчерашнего дня. Страх сжимал горло. Можно было избавиться от него одним поворотом на каблуке. Ведь им никто не приказывал. Было бы тихо и спокойно. Нет, покоя им не будет все равно. Завтра же они оказались бы опять здесь, на этой самой дороге, в такой же ситуации.
Отказываться ни один из них не хотел.
Улица совершенно опустела. Длинные причудливые тени легли на землю. Теперь уже и Юрек знал, что час настал. Он не протестовал, не отговаривал Здзиха, когда тот взглянул на него.
Здзих с каким-то неизъяснимым облегчением вытащил из кармана оружие. Они были в каких-нибудь двух шагах от веркшуца. Юрек видел тщательно нацеленный пистолет, на котором на мгновение затрепетал отблеск солнца.
— Руки вверх!
Охранник остановился. На их глазах он внезапно вырос до размеров великана. Повернулся. Они увидели его широко открытые, испуганные глаза. Эти глаза с изумлением уставились на двух мальчишек, стоявших напротив.
Рука веркшуца скользнула вдруг вниз, к кобуре, в которой находился вальтер. Здзих сориентировался первым. Грянул выстрел. За ним второй, третий…
Больше «семечек» не было. Здзих дернул Юрека за руку. Приходилось отступать. Они бежали, спотыкаясь о низкие кусты. Холодный ветер бил в лицо, перехватывал горло. Со стороны дороги прогремели два выстрела. По сравнению со звуком «шестерки» они загрохотали, как орудия. Мальчишки помимо воли наклонили головы. Свист дуль резко оборвался. Они припали к земле, уткнувшись в нее головами. Земля холодила их разгоряченные лица. Оба молчали; Здзих отвернулся от Юрека и прикрыл рукой Глаза. Так они лежали долго. Однообразно и нудно стрекотал кузнечик. Стемнело. В темноте они не видели друг друга. Это облегчало дело. Оба лениво поднялись и направились к видневшимся вдали строениям Людвикува. На прощание не произнесли ни слова. Здзих переживал первую горечь поражения. Каждое слово могло возобновить боль, поэтому Юрек предпочел молчать.
Труднее всего было переступить порог дома. Как спрятать в глазах, в лице все то, что творилось внутри? Здзих нерешительным движением открыл дверь. В комнате было темно от табачного дыма. Он узнал всех. Они собирались здесь не первый раз. Были тут Вицек, Фелек, Дядя и другие. Взгляды всех обратились к нему, хотя именно этого он хотел избежать. Он надеялся, что ему удастся пройти через комнату, забиться в темный угол, лечь на кровать и еще раз обдумать каждую подробность, изучить каждую ошибку. Но не удалось. Отец смотрел на него сурово, и Здзих почувствовал, что только присутствие посторонних спасает его от гнева отца. Мать молча выглянула из кухни. Здзих шел через комнату, низко опустив голову. Отец остановил его резким голосом: