В общем, справился я с этим, пот со лба вытер, вернулся в рубку и дверь в> пещеру, как научил Старикашка, за собой стер. А затем уж через кают-компанию мимо дуэта, тянущего бесконечные рулады, вернулся домой.
Захожу в прихожую и чувствую, что в квартире опять неладно. Небось граф какой вторгся, каминные часы свои требовать.
Вхожу в комнату. Лежит мой Старикашка у стеночки, веревкой весь перевязанный, да с кляпом во рту. А на кирпичах вокруг рюкзака сидят давешние хмырь с хмыренышем. Пиво дойчляндовское сосут и охотничьи сосиски мои трескают. Надо понимать, вместо графа с часами каминными явились.
— А это что за хрен с бугра? — спрашивает хмырь.
Не узнает меня, значит, бритого, да в шляпе, да в габардиновом плаще. Зато хмыреныш враз признал. Оштукатурился весь и по карманам зашарил. Что значит, глаз молодой.
Распахиваю я тогда плащик свой габардиновый и бластер вытаскиваю. Тут и хмырь меня признал — челюсть отвалил.
— Засиделись вы, ребята, что-то, — говорю я. — Пив-бар закрывается.
«А чего это, действительно, все день и день?» — как бы параллельно думаю я.
Тут как раз за окном темнеть стало.
— Да-да… — залепетал хмыреныш. — Извините. Пойдем мы…
Похоже, у него при моем появлении крыша поехала.
Ай, нехорошо! — цокаю языком. — А платить кто будет? Он, что ли? — киваю на Старикашку.
— Сейчас, сейчас… — вновь зашарил по карманам хмыреныш.
Нет, точно шарики за ролики у него заскочили.
— Стоп, — говорю. — Это уже мои заботы.
Ставлю их мордами к стенке и обшариваю. И чего у них только нет! Четыре пукалчи — по паре на брата — и все разных систем, три гранаты, наручники, баллончики газовые, кастеты, ножи. Ну, и капусты лимонов на сто. Вываливаю все на пол.
— Пивбар у нас дорогой, — говорю, — можно сказать, для привилегированных. Сами понимаете…
Достаю у хмыреныша последнюю пачку капусты. Гляжу на пол. Приличная сумма получилась.
— Да, хорошо посидели, — говорю. — Зато весело, правда? И будет что вспомнить. А теперь можно и по домам — улюлю, баиньки.
Они было направляются к двери, но я их останавливаю. Знаю я их хмыриную натуру. Небось на лестничной клетке еще пара хмырей ошивается, меня поджидает — иначе, чего бы здесь эти так спокойненько пиво, цедили?
— Парадное у нас закрыто, так что прошу сюда. И распахиваю окно.
— Третий этаж… — балдеет хмырь.
— Ныряй. Тут не глубоко, — предлагаю ему дулом бластера.
Хмырь, кряхтя, влезает на подоконник и сигает вниз. Слышится глухой удар. Жаль, что там земля, а не мостовая.
— Должок с меня за пиво, — говорю хмыренышу и сую ему в карман пятак. Это тебе на трамвай.
И выпроваживаю его вслед за хмырем. Затем закрываю окно и развязываю Старикашку. Сердце у него колотится, глаза на лоб вылезли, сам дрожит весь и сказать ничего не может. Вскрываю ему банку пива, хмыриным ножом нарезаю хлеб и докторскую колбасу.
Выпил он пива, поел. Вижу, лицо розовеет, в глазах живой блеск появляется.
— Оклемался? — спрашиваю.
Кивает головой. Не совсем видно, да размусоливать с ним некогда. Того и гляди, хмыри снова появятся, но уже не вдвоем, а десятком целым, как возле рынка.
— Домой тебе пора, — говорю ему, — в свою реальность.
Он еще быстрее кивает.
— А вы мне грифель вернете? — с надеждой спрашивает.
— Нет, — отрезаю я. — Ты моей рукой дверь в свой мир нарисуешь — и дуй.
— Не могу я без грифеля вернуться, — лепечет Старикаш и чуть не плачет. Мне его сдать нужно…
— А нашим мальчикам-каннибальчикам на стол в виде жаркого попасть не хочешь? — вкрадчиво спрашиваю я. — Или с хмырями еще раз повстречаться? Они ведь в следующий раз покруче себя вести будут.
— Нет! — трясется он.
— Тогда давай, рисуй.
Задумался он. И так ему блин, и так. Вижу, выбирает, какой же блин лучше. Уже прогресс — раньше он об этом и говорить не хотел. Видно, хорошо его хмыри прижали!