Цепляние за какую-то серию программ, которые явно приведут к годам негативной борьбы, попытка достичь чего-то с тем, с кем этого достичь нельзя, — это программа, которая ведет к несчастью и накоплению негативной кармы (последствий) на много лет вперед за пределы эмпирических лет человека.
Я воспитывался в семье, в которой идеалы католической церкви предписывали, чтобы пара оставалась вместе независимо от любых конфликтов, трудностей во внешнем мире, финансовых затруднений, трудностей социальных или биологических. Это предписание настаивало на том, что пара не может развестись — что бы ни случилось: оба должны оставаться в одном доме и вместе воспитывать детей.
Это был идеал, с которым я предпринял свой первый брак. Я был свидетелем борьбы моих родителей за сохранение отношений, они пользовались удивительно сложными и тайными маневрами для сохранения отношений (по крайней мере, поверхностных). Я был свидетелем того, как они страдали от догмы католической церкви о неприменении контроля над рождаемостью.
Я видел как увеличивалось у матери физическое состояние непрерывного утомления как следствие одной беременности за другой и одного самопроизвольного выкидыша за другим после рождения троих детей. Биологическая усталость дошла до крайних пределов.
В молодости я видел как родители уходят в разные спальни и знал, что они больше не любят друг друга. Я был свидетелем возникших от этого конфликтов, когда отец искал общества и утешения других женщин. Я испытал гнев отца и матери как следствие этих тайных маневров из-за такой ситуации. Молодым я поклялся себе, что никогда не окажусь в таком положении.
Мало я тогда знал те мощные силы, которые увлекают людей в подобные ситуации. Мало я знал тогда, что вступлю впоследствии в почти такие же отношения со своей первой женой. Мы вместе с ней старались сохранить наш брак в течение двадцати двух лет. Во втором моем браке у меня были парные отношения, при которых мы семь лет прожили в одном доме.
В обоих браках был год хорошего начала, когда мы оба трудились вместе в обоюдном стремлении создать удачный брак. В обоих случаях в последующие годы был продолжительный период совместной работы и успешного осуществления того, что мы задумали. В обоих случаях возникли неразрешимые конфликты с необходимостью обращения за внешней помощью ради брака.
В обоих браках я в конце концов приходил к заключению, что не могу жить в соответствии с тем, что я ожидал от себя и от своих свершений с этой супругой, и не могу жить также в соответствии с тем, что она ожидала относительно моего поведения в паре. С изрядной долей гнева, стыда, печали и самоосуждения я в обоих случаях затевал процессы развода.
В случае моих родителей я видел, что они сохраняют дом, несмотря на неразрешимые конфликты в паре, ради детей. В первом браке и у меня был такой идеал. Во мне было воспитано убеждение, что внутренняя сила и есть все, что нужно для того, чтобы создать дом и сохранить его.
Во мне было воспитано убеждение, что браки разрушаются из-за сексуального искушения со стороны мужчины. Что мужчина как-то неправ, что его сексуальные влечения, его «ориентация на пенис» увлекает его в западню к другим женщинам помимо жены и что его «инстинкт» оплодотворения довлеет над его существованием сильнее всякой верности по отношению к детям, жене и дому.
По этой конкретной системе убеждений любовь, сострадание, верность и доверие подрывались сексуальными склонностями. В этой системе убеждений женщины подразумевались не имеющими сексуальных влечений, которыми отличаются мужчины. Большую часть своей молодости я боялся, что меня подведет моя сексуальная натура.
Я пришел к первому браку в возрасте двадцати одного года, совершенно неопытным в половых отношениях. До этого я был вне всякого соприкосновения с сексуальным опытом своей возрастной группы. Моя первая жена была точно так же неопытна. В нашу брачную ночь оба мы были просто поражены, обнаружив, что секс — это так легко и вовсе не так страшно, как мы оба думали. Мы оба были изрядно удивлены и сказали друг другу: «О, и это все — так просто, так легко».
В первый же год нашего брака жена забеременела первым ребенком. Ее возмутил тот факт, что она беременна. Поскольку мы венчались в католической церкви и имело место изрядное давление семьи за внуков, мы не встали на путь аборта (который сейчас легко доступен).
Теперь я рад, что мы сохранили ребенка: мне очень приятно иметь сына, преданного человека по праву.
В период этого брака я был активным, самоотверженным ученым, продолжающим свое образование в Калифорнийском технологическом колледже, окончил медицинскую школу и вступил в военную исследовательскую программу Службы Научных Исследований и Развития (Комитет медицинских исследований) на фонды Джонсона от Пенсильванского университета.
Трудно описать интенсивность моих научных склонностей в этот период. С огромной жертвенностью и бурной защитой права на свое время от семьи, я проводил уикэнды и ночные часы в лаборатории, разрабатывая технические проблемы.
По окончании медицинской школы я вступил в военную программу. Трудно передать патриотический пыл, с которым тот молодой человек следовал своему пути, стараясь помочь своей стране в войне. Он посвящал себя спасению жизней, а не убийству. На этом основании он и не отправился добровольцем на военную службу. Он утверждал, что то, что он делает во время войны, будет реализовано для защитных целей: это были медицинские и физиологические исследования.
Он включился в изучение взрывной декомпрессии в усилии предотвратить повреждение тела от этой причины, что нередко имело место в авиации. Он занялся изучением кессонной болезни на большой высоте и проблем, сопутствующих асфиксии у пилотов. Он изобрел несколько новых измерительных приборов, необходимых для анализа асфиксии и кессонной болезни. Эти занятия для ВВС и комитета медицинских исследований требовали много поездок. Эти дела держали его вдали от семьи по много месяцев.
Когда война кончилась, он углубился в исследования, которыми на самом деле давно хотел заняться — изучением физиологии мозга. В это время у него родился второй сын. Жена его хотела этого ребенка и родила его в атмосфере радостного приятия беременности и с желанием доносить ребенка до срока.
В последующие несколько лет у молодого исследователя в его браке возникли глубокие конфликты. Его преданность науке, неразрешимые внутренние конфликты, нереальные ожидания от жены, ожидания его родителей с католической ориентацией, в которую он больше не верил, завели его в тупик. Он нуждался во внешней помощи и искал ее для себя и для жены. Его коллеги-медики нашли для него психоаналитика.
Вследствие своего медицинского образования я был способен принять воспитательный (или исследовательский) психоанализ, который был также терапевтическим. Я пять-семь раз в неделю тратил по часу в течение трех лет, пересматривая свои внутренние конфликты и события прежних лет. Жена проводила примерно столько же времени с другим аналитиком классической традиции. Жена не считала, что ей нужен анализ, и раздражалась, чувствуя, что ее принуждают его предпринять. Ее аналитик заметил мне впоследствии, что у него никогда не было подобного случая, что она была раздражена во всякий час визита пять дней в неделю в течение трех лет.
В своем анализе я обнаружил профессиональную привлекательность в исследовании своего ума и ума других. Мой аналитик предоставил мне право пройти полный курс психоаналитического воспитания. Затем я прошел полное профессиональное обучение в Филадельфийском Институте Психоаналитического Союза и Филадельфийском Обществе Психоанализа и довершил обучение в Вашингтонском Институте Психоанализа в Балтиморе.
Трудности нашего брака анализом не разрешились. Некоторые шероховатости моей личности выправились, но не все. В Вашингтоне мы жили вместе и в новой обстановке продолжали воспитывать двоих детей. Я продолжал свои исследования в области нейрофизиологии и взялся за новые исследования уединения, одиночества, изоляции, устанавливая и применяя новый метод ванны.