Могут спросить — почему же эти заметки не были опубликованы в «Центре циклона». Это важный момент. Когда я вернулся из Чили, я был еще сильно привязан к Оскару. Я еще был привязан к членам группы вокруг Оскара. Я еще был заворожен своими переживаниями в Чили. И все же я оставил Чили.
Я встретил Тони и рассказал ей о своих переживаниях в Чили, о своей привязанности к Оскару, о том, что он приедет в США со своей группой, после того как они проведут еще двухмесячную работу, которую он посвящает попытке достигнуть «группового Сатори».
В марте он написал мне цветистое письмо, в котором заявлял, что группа достигла Сатори (Уровень 12 по терминологии, упоминаемой в «Центре циклона). Во втором письме он просил меня встретиться с ним в Сан-Франциско по его возвращении. Мы с Тони поехали в Сан-Франциско и встретились с Оскаром, его женой Дженни и с тремя другими членами чилийской группы, в том числе с Джозефом Хартом. На этой встрече Оскар был своим доставляющим удовольствие сложным многоуровневым «я» с изрядной долей юмора. Он явно был рад познакомиться с Тони. Он предложил нам приехать в Нью-Йорк, где он открывал первый курс в США в конце 1971 г. Чтобы понять, через что я прошел в Чили, Тони решила войти в трехмесячный тренинг, предлагаемый группой в Нью-Йорке. Мы поехали на Восток и вновь встретились с Оскаром и группой в Бейвиле на Лонг-Айленде.
Несмотря на то, что я рано оставил Чили, я все еще действовал под впечатлением иллюзий, будто считаюсь членом группы (по крайней мере, так считал Оскар). Оскар не вывел меня из заблуждения в этом отношении в своих личных беседах со мной. В Бейвиле на одной из встреч он сказал, что он должен спросить у группы — могу ли я присоединиться. И с этого момента все стало довольно драматичным.
Оскар вызвал меня в свой номер в мотеле Бейвиля и очень значительно заявил, что мне нельзя вернуться в группу, что на встрече с ними он почувствовал, что они могут разорвать меня на куски, как тигры. Дальнейшие толки о том, что действительно произошло на этой групповой встрече, доказывали, что Оскар применил немного политики.
Он пришел в группу и предложил ввести туда свою жену Дженни, но не отстаивал всерьез мое возвращение в группу. Я беседовал со многими людьми в группе и нашел, что у них были указания не говорить со мной. Однако некоторые говорили со мной тайно. У меня в группе было много друзей. Я был удивлен и очень задет тем, что в целом они от меня отказались. Я пережил чувство сильной печали и наконец ухитрился преодолеть свою захва-ченность, очарованность (слово «очарованность» подразумевает и проистекающие от него значения «ослепленность, слепоту») и проанализировать свою амбивалентность (т. е. и желание, и нежелание вернуться).
Тем временем я закончил рукопись «Центра циклона», где восхвалял Оскара и рассказывал о своих переживаниях. В общем оценка выходила по большей части положительной; отрицательное было изъято. Аналитические замечания из Чилийской пустыни включены не были. Я длл Оскару экземпляр рукописи. Он прочел ее и отметил, что она доставила ему большое удовольствие. (Едва ли она доставила бы ему такое удовольствие, если бы туда были включены заметки из Чилийской пустыни).
Тем временем начались занятия новой группы из семидесяти четырех учеников в Эссекс Хаус в Нью-Йорке, и Тони присоединилась к ним. Я был на периферии обеих групп и понял, что существовали определенные инструкции, чтобы люди из обеих групп не общались со мной. Я попытался общаться со своими прежними друзьями, но с их стороны было согласованное усилие не делать этого. Я был для них доступен, обитая в Эсскес Хаус с Тони, но доступностью моей никто не воспользовался за все три месяца.
Однажды меня пригласил на ленч Стив Страуд, один из людей Биг Сура, поехавших со мною в Чили, и бывший одним из наиболее преданных членов первоначальной группы. Во время ленча он сделал мне предложение. Я пребывал в состоянии желания-нежелания вернуться в группу. Его предложение состояло в том, что если я изыму из публикации рукопись «Центр циклона», я смогу тогда стать членом группы. Это была последняя капля, которая переполнила мою чашу и сломила мою амбивалентность и очарованность. Я сообщил ему, что рукопись как раз находится на пути к публикации, что было бы очень некстати изымать ее и что я никак не вижу в этом реалистичной сделки. Я отказался от этого предложения и отказался от своей просьбы вернуться в группу.
За это время я несколько раз виделся с Оскаром публично. Мы взаимно находили друг друга интересными, но не возобновляли тех глубоких взаимоотношений, которые возникли в Чили. Его новая миссия была связана с группой, которую он избрал, как рассказывалось выше и в «Центре циклона».
Оглядываясь на прошлое, легко увидеть, что я был не единственным отвергнутым в конечном счете группой и Оскаром. Ушло несколько человек сторонников самостоятельного поиска. Клаудио Наранхо был первым, кого вскоре удалили из группы еще в Чили. Отпали в Чили и несколько других. Я был единственным, кто оставил Чили по собственной инициативе.
Очевидно, ни Оскар, ни группа не простили моего ухода. Я помню тот день (в Чили), когда я заявил разным членам группы о своем отъезде. Во время наших воскресных упражнений в пустыне (так называемые «пампасы» — упоминаемые в «Центре циклона»), некоторые члены группы подходили ко мне, опечаленные тем, что я уезжаю. Один или двое подошли очень разгневанные. Я был удивлен тем высоким уровнем эмоций, с какими эти люди встретили мой уход. Для меня в то время это был шаг очень логичный. Я получил свой ответ за три дня уединенной молитвы: я пришел к концу этого конкретного пути, осуществил свои стремления с Оскаром; я был более или менее удовлетворен своим анализом и заключениями. Мне трудно было понять их чувства. Очевидно, они очень привязались ко мне как к члену группы и были огорчены тем, что я уезжаю. Почему-то некоторые чувствовали, будто это решение бросает на них какую-то тень. То, что я считал логичным и обнаруженным интуитивно, т. е. окончательным, они сочли предательством.
Я полагаю — именно эти чувства вызвали окончательное неприятие в Нью-Йорке. Я считал Оскара личным учителем, который ознакомил меня с крайне ценными переживаниями с помощью приемов, методов и образа мыслей, с которыми я не был знаком до своего приезда в Чили. За это я бесконечно благодарен Оскару. Он лично нравился мне, но я нашел всю окружающую его политику для себя чрезмерной. В своей традиции я смогу к ним вернуться, когда возникнет необходимость. С Оскаром это оказалось невозможным. Два года спустя, когда мне нужно было поговорить с Оскаром, я обнаружил, что окружавшая его группа не допускает никакого контакта, и вынужден был обойтись без его совета и поступать по-своему. Я не видел его со времени Нью-Йоркского периода. Я не знаю даже получал ли он мои письма.
С того времени разные члены группы приходили навестить меня и Тони. Тот, кто выражал в чилийской пустыне свой гнев, извинился за свое поведение и попросил прощения. Я сказал ему, что нечего прощать, что я понимаю — отчего он так говорил и отчего проистекали его негативные чувства.
Когда моя эмоциональная очарованность и нерешительность угасли и объективность в отношении группы возросла, я понял, что я как-то не создан или не так воспитан, чтобы попадать под влияние какой-либо группы. Я постепенно сознавал, что я — исследователь, который в любое время может стать учеником, чтобы научиться большему, для того чтобы отточить собственную философию исследования и собственные методы исследования; но этот ученик должен также и заканчивать учебу, когда изучил достаточно для своих целей. Я приберег кое-что из своей зачарованности для своей пары. Это делает меня свободным для продолжения моих исследований.
Моя детская натура, скрытая пластами усложненности, образования, толкования, легко всплывает на поверхность в паре. Для меня представляется неуместным, чтобы эта детская натура выходила на поверхность как-то иначе. С Тони я отпускаю поводья своей детской натурыг когда мы одни. Медленно, но уверенно это дитя во мне развивается под защитой любви Тони; оно еще испытывает затруднения являться по велению группы.