- Она красивая, - сказал мальчик.
- Стерва всегда была того... сексуальной, - засмеялся дед. - К тому же она богиня, а не хухры-мухры. Чего гляделками лупаешь? Не смотри на нее слишком долго. Не зли луну. Один балбес, помнится, так засмотрелся, что захотел переспать со Стервой. И что ты думаешь? В лунную ночь свернул себе шею. На нее не положено так любоваться, это не девка тебе. Здесь поклоняться надо.
- А зачем?
Старик снова захихикал.
- Не задавай смешные вопросы, - попросил он.
Малбчик молчал и пристально смотрел на алтарь.
- Вот в эту ямку стекала кровь, - пенсионер оказался толковым экскурсоводом. - А в углу обычно горел особый огонь. Можно даже его зажечь, чтоб ты лучше себе представил.
В самодельной печурке весело заплясало пламя, питаясь припасенными ветками.
- А чем он особый?
- Да не знаю, чем, - вздохнул дед. - Просто его так принято называть. Веками так говорили, а почему - хрен поймешь. Может быть, он волшебный.
- Ну понятно, - сказал мальчик.
- А делалось все вот этим ножом, - старик выставил перед ним лезвие, с которым сидел над тушкою зайца. - Это старый нож, но с последнего раза хорошо сохранился.
После короткого молчания мальчик спросил:
- А когда был последний раз?
- Я точно не помню, - ответил лесник. - Но года два-то уже прошло.
- А зачем их все-таки убивали?
- Видишь ли, это продлевает жизнь. Ну чего лыбишься? Я и сам сначала не верил, а потом оказалось: вот те на, действительно продлевает.
- И сколько ж вам лет?
- Да восемьсот стукнуло при Андропове, - рассмеялся он. - А дальше сбился.
- Тогда все понятно, - сказал мальчик.
Старик улыбался, в смущении поглаживая седую клочковатые волосы.
- В ритуале есть какой-то порядок?
- Ясно дело, сынок. Во-первых, дождаться ночи и делать все перед Стервой. Отрезать строго по порядку и не дурить. А вон видишь веревки у стены? Не сгнили. Раньше делать умели, не то что сейчас, сейчас-то бардак один...
- Это хорошо, - сказал мальчик, - что не сгнили.
- Тебе-то какая разница? - удивился старик.
...Он пришел в себя, чувствуя острую боль в затылке. Связанные ноги не могли подняться, а связханные руки не могли им помочь.
- До ночи еще далеко, - сказал мальчик, играя со старым ножом. - Но мы подождем.
Александр Силаев
Братья во Христе
Община Христовых Братьев жила в Курултайском краю три с половиной года. И прекратила свое существование, как это иногда случается, по вине женщины.
Возникновение Христовых Братьев видится ясно. Сначала они были заурядными староверами, если мы согласны приписать староверам такое свойство, как заурядность. Но что бы мы не думали о них, именно староверы около трехсот лет назад стали первыми русскими поселенцами Восточного Курултая. Напуганные жуткими, но никогда не бывшими репрессиями в западных территориях, они снимались с мест и уходили исповедовать веру в сторону азиатской тайги. Три века назад они пришли на Курултайскую низменность. Первые десятилетия жизни новых людей были тихими, как течение облюбованной ими реки.
Позднее назвавшими себя Христовыми Братьями и ушедшие с этим именем еще глубже к истоку Далая с самого начала отличали себя большей ретивостью в вере, чем оставшиееся в Святониколаевке и двух менее значительных деревнях. Разница умещалась в том, что ушедшие уже чувствовали дуновение Конца Света, а оставшиеся предполагали пожить. Легко понять, что предполагавшие пожить грешили больше - им было проще нарушить пост и забыть про постоянное присутствие Бога в зеленой тишине. В душах поселилась нелюбовь: обыкновенных людей раздражали поверившие в Исуса пламеннее, чем они; стоит добавить, что будущие Христовы Братья держали их за отступников.
Разрешить спор силой они не могли: все выросли христианами, почитавшими доброту чувств первой заповедью. Тогда меньшая часть просто отделилась от большей и ушла к истоку реки. Оставшиеся продолжали жить в труде, посту и молитве. А Христовы Братья начали готовться к Концу Света более ретиво, чем готовились до наступивших времен. Теперь им никто не мешал. Три года и шесть месяцев триста человек готовились к окончанию мира сильнее, чем обычно это принято делать.
Они считали себя избранными и знающими больше, чем остальные люди, которых не коснулась крылом благодать. Они чувствовали, что думают о Боге больше, чем о себе - может быть, единственные на проклятой земле... Но тогда они должны служить Христу горячее, чем не познавшие настоящее лицо Бога. А между тем они молились, подражая другим, постились как все и читали совершенно такую же Библию.
Они могли годами жить в заунывном прошлом, но самый старый как-то сказал: чувствую смерть и праведную жизнь позади, и хочу умереть, как Господь - распните меня! Община задумалось: не богохульство ли предлагает старик? Но потом решили, что вторые крестные муки не могут оскорбить Христа, а любого из потомков Адама только возвысят. Особенно крестные муки, взятые добровольно, без принуждения, когда человек с улыбкой после безгрешной жизни выбирает страшную смерть.
На поляне сбили конструкцию из больших неструганых досок. Старик орал, когда его ладони приколачивали к дереву, но песнопения трех сотен человек заглушили неуместное в такую минуту. К вечеру он перестал жить. Душа отлетела в рай, а проводившие ее туда благодарили Творца за возможность пережить такое.
Через месяц к общине обратился сын распятого. Он просил дать ему умереть той же смертью. Он хотел скорее в рай, вслед за отцом. И снова песнопения заглушали боль. Через два часа он благополучно умер.
На следующий день уже трое человек попросили распять их. Узнав об этом, к троим присоединилось пятеро, среди них два мальчика, девяти и одиннадцати лет. Община непреклонно определила: великой чести умереть на кресте может удостоиться один избранник за месяц. Только один, причем он должен быть самым праведным из оставшихся. Неважно, кто это будет: мужчина, женщина или ребенок. Но он должен чувствовать за собой безгрешность. Тогда поселенцы и превратились в Христовых Братьев.
Однажды распятие сорвалось: женщина должна была удостоиться крестных мук, но в последнюю ночь пала, не выдержав груза благочестия - отдалась когда-то любимому. Община изгнала прелюбодеев, и несчастная утопилась, чувствуя за собой позор. Мужчина добрался до губернского города и рассказал эту историю двум судебным канцеляристам, но ему не поверили, а за безумный вид приговорили к тюрьме.
...В последний день мальчик испугался распятия, убежал в лес. Его искали и привели обратно. Через две недели душа смирилась и он кротко поднялся на таежную Голгофу, прославляя Господа нашего Исуса Христа.
По счету ему выпало стать тридцать шестым, но кровь тридцать седьмого не пролилась. У ребенка осталась мать, способная усомниться в вере, каждый день живя в страданиях сына. Из-за женщины и прекратилось служение: отступница смогла убежать, два дня шла по лесу, вышла на город и донесла губернатору на общину. Поклонение Исусу на лесной поляне было запрещено, но арестов, как легко понять, не последовало: убийцы и убитые выглядели неразличимо, поэтому говорить о преступлении казалось нелепо... хотя многие полагали, что в Курултайской низменности происходило более страшное, чем убийства.
Об этой истории много писали столичные газеты начала века, но к единому мнению общество так и не сумело придти.