Выбрать главу
Всю ночь моя болела поясница. Под утро стало легче. Нюра мне Ее растерла мазию. К оконцу Я примостился. Скучно было. Снег Все падал, падал. Я сидел, сидел. Сладчайшая уже меня сонливость Охватывала. Уж готов был я Заслышать плеск литейских струй. Как вдруг Толчок внезапный ощутил в уме я: Мне вспомнилось, что с вечера прочел я Статью простую критика. Хвалил он Сергей Абрамовича. Выйдя из себя, В себя взглянул я, и увидел, как Мой желчный раздувается пузырь. …Так я сидел и мыслил, и тогда-то Явилась мне та мысль, что и поныне Питает все творения мои, А именно: заметив человека, Что думал мостовую пересечь, Я прошептал: «О если бы, собака. Тебя разрезал надвое трамвай!» В тот день меня прослабило два раза.

Александр Флит

(1892–1954)

Самуил МАРШАК

Мисс Таблистер

Если вас Заедает Скука, Вам поможет В беде Наука. В Токио, в Вене, В Шанхае, В Калькутте, В вагоне, В загоне, В купе И в каюте. По всем городам Месье и мадам, Фрекен и фру Эту веселую Знают игру. В Нью-Йорке, в Алжире, В Тимбукту, в Каире Мистер, Синьор, Кабальеро, И сэр, И гражданин СССР — Все повторяют Короткую весть: Дважды два, Говорят, Четыре, Дважды три, Уверяют, Шесть. Рим и Полтава, Тула и Ницца, Диксон холодный И жаркий Тифлис — Все повторяют тебя, Таблица, Мисс Таблистер, Мадам Таблис!

Борис КОРНИЛОВ

Портрет героя

На плечах его — рубашка, На грудях его — часы. Промеж ребер бьется фляжка. Набекрень лежат власы. Подминает он с разгону Заливного порося, Сорок ведер самогону И в сметане карася. Рожа скрозь лоснится салом, Ходит в стужу без пальта, Может смазать по сусалам, Дать хорошего «винта». Ухмыляется погано, Кроет в бога, в душу, в кровь, Сорок два при ем нагана Попадают в глаз и в бровь. Он заносит ногу вправо — Море Черное кругом, В стольный город Балаклаву Попадает сапогом. Он заносит влево ногу, Сам собою голубой, — Попадает в Кондопогу, Зачинает мордобой. В мышцах ходит сила бычья. Чернозем лежит в зрачках, Под ногами шкура птичья, Слава пышет в облаках. Что ему калач румяный, Шкура, баба, облака? Он выводит стих духмяный, Забубенная строка…

Александр ПРОКОФЬЕВ

288-я песня о Ладоге

Ой, люшеньки, дид-ладо. Сижочки-невода. Мы прем до Петрограда, Малинова вода. Всадили мы до днища В империю колун. Ершей гуляет тыща Да ладожский валун… Ходил братеник к Гулю. Он топал не в бобрах, Он вылил в Гуле пулю. Ой, трюли-тара-рах: Гуляла, ножки гнуты. По Каспию шпана, Тальянка — фу ты, ну ты, Шикарны клапана… Мы били атамана, Мы кокали князей, Мы грохали к Мурману И жарили язей. Эх, ершики-плотички. Всемирная братва! От ладожской водички — Елова голова.

Михаил ЗОЩЕНКО

Потерянная старость
Повесть с комментариями

Глава I

Невеселые картинки

До тридцати лет человек прыгает на двух ногах как ни в чем не бывало. Он преспокойно тратит свое драгоценное здоровье, селезенку, там, печенку и разные другие микроорганизмы — я не доктор.

Он тратит и растрачивает эти насущные органы, притаившиеся там и сям в затхлых углах нашей утробы, и не отдает себе отчета в своих мелких и пошлых поступках.

А потом морда у него внезапно тускнеет, нос свисает довольно спелой брюквой вниз, и глаза с грустью и отвращением взирают на бутерброд с голландским сыром или, скажем, с паюсной икрой, и кушать ему не хочется.

Ему не хочется кушать эти примечательные бутерброды, эти роскошные куски нашей вегетарианской жизни. Он спешно выезжает на разные грязи и эссентуки со своей болячкой, чемоданом и клизмой[7].

Глава II

Вечная молодость и простокваша

Некоторые пожилые мудрецы и полуавторитетные старцы, спустившись с научных высот и последив за мелкими свойствами своего запущенного тела, утверждают, что простокваша, эта довольно серая и скучная молочная диета, может обеспечить человеку длительное и даже роскошное существование[8].

Однако автору в дни его безмятежной юности, среди цветочков и навозных жучков, был известен человек, прокушавший на кислом молоке небольшое состояние своей мамы и сыгравший в ящик от простого насморка[9].

Глава III

Погибшее здоровье

За последние несколько столетий здоровье тщедушной интеллигентской прослойки несколько пошатнулось[10].

вернуться

7

Идеалист Фридрих Шиллер (1759–1805) имел крепкий стул. Долгое время он не понимал, почему в своих пьесках он разводит разную шиллеровщину и беленится из-за всякого пустяка. Несколько хороших клистиров из разных там полуслабительных вод и минеральных источников вернули Шиллеру душевное равновесие.

вернуться

8

Гуманист Эразм (Дезидерий) Роттердамский (1466–1536) прожил до семидесяти лет и всю жизнь отличался прекрасным аппетитом. За пять минут до смерти он съел пару яиц и съел бы еще пару, если бы в этот момент не потерял сознание.

Греческий философ Анаксагор (500–428 до нашей эры) жил безвыездно в Греции и не выезжал ни на какие курорты. Однако он дожил до семидесяти двух лет и умер, не узнав, что такое клизма.

вернуться

9

Лермонтов (1814–1841) не ел простокваши и не страдал насморком. Тем не менее он погиб на дуэли в Пятигорске двадцати семи лет от роду от руки Мартынова.

вернуться

10

Лев Толстой в восемьдесят лет скакал верхом на мустанге, а Фредерик Шопен, этот прелестный сочинитель ноктюрнов, скончался от чахотки тридцати девяти лет почти на руках Жорж Занд.