Выбрать главу

— Помру я скоро, — сказал дед.

— Оклемаешься.

— Хрен я оклемаюсь.

Подошла кошка, серая, как туман, наползавший с огородов. Поглядела слезящимися глазами. Пека взял ее за хвост. Раскрутил. Бросил. Кошка мягко приземлилась в огородах.

— Уеду, — сказал Пека.

…Звали его Петр Васильевич Евстигнеев. Год рождения — 1942-й. Женат. Двое детей. Брат в торговом флоте. В детстве любил ловить раков.

Борис ЛАСКИН

Торт «пралине»

Петр Петрович Перепелкин — мужчина подпенсионного возраста, с круглой проплешиной и тонким голосом — весело ввалился в двухкомнатную отдельную квартиру своего племянника Миши со всеми удобствами на третьем этаже крупноблочного дома, недавно полученную им в порядке улучшения жилищных условий, и бодро воскликнул ставя на круглый стол рижского столового гарнитура «Дзинтари» коробку с тортом «пралине»:

— Здравствуйте, я ваш дядя Петя!

— Петро, — поправил племянник.

— Ну, если хочешь, то Петро, — охотно согласился Петр Петрович. — Может, ты меня в детстве так и называл, ведь мы лет двадцать не виделись. — И все весело захохотали.

— А это твоя жена Люся, я сразу узнал ее по фотографии.

— Не Люся, а Муся, — поправил племянник, набивая рот дядюшкиным тортом.

— Разве? — удивился дядюшка. — Простите меня, старого склеротика. — И все дружно рассмеялись.

— А как здоровье тети Саши? — спросила Муся накладывая себе на десертную тарелку из нового сервиза, купленного в фирменном магазине «Данциг», второй кусок торта.

— Тети Паши, ты хотела сказать? — поправил ее дядюшка, и все так и покатились. — Ничего, не жалуется… А где Женька? Почему я Женьки не вижу?

— В школе Женька, — прошамкал племянник, дожевывая торт.

Отворилась дверь. Вошел Женька — курносый, веснушчатый подросток.

— Вот он, наш второгодник… то есть, я хотел сказать, второклассник, — представил его дядюшке племянник, и все весело рассмеялись.

— Как же так? — удивился дядюшка. — Я был уверен, что Женька — девочка, а это безусловно мальчик.

— Ясно, мальчик, — обиженно сказал Женька, поспешно засовывая в рот последний кусок торта «пралине». Все чуть было не расхохотались, но вовремя спохватились.

— Гриша, — обратилась к мужу удивленная Муся, — почему дядя Петроний решил, что Женя — девочка?

— А почему ты называешь меня Петронием, когда я Петр, а Мишу — Гришей, хотя он Миша? — в свою очередь спросил удивленный дядюшка. И тут все разъяснилось. Оказалось, что П. П. Перепелкин ошибся адресом: вместо Пятой Поперечной улицы попал на Пятую Перпендикулярную.

Все же остальное, кроме всех имен и пола ребенка, полностью совпало!

Это был чужой дядя!

Все очень смеялись.

Владимир СОЛОУХИН

По грибы

По грибы, сударь мой, ездят обычно с субботы на воскресенье. Месткомы фрахтуют у администрации автобусы, и этими автобусами грибники с корзинами и ведрами субботним вечером шпарят из Москвы по всем направлениям. На обочинах, не выходя из машины, кое-как перемогаются до рассвета, и, лишь только начинает развидняться, они уже в лесу.

Я тоже ездил несколько раз подобным образом. А потом перестал. Теперь у меня другая система.

Вы будете смеяться, а я вам скажу, что нет ничего лучше, как ездить по грибы в понедельник. Да-да, именно в понедельник! Вы спросите: как же так, ведь накануне грибники прочесали все Подмосковье? А вы послушайте…

Ежели лето грибное, то настоящего грибника грибы всегда дожидаются. Это проверено. Ну а ежели не грибное, то и тогда настоящий грибник не вернется с пустыми руками. Конечно, при условии, что поедет в понедельник.

И нет никакой надобности трястись в автобусе, ночевать в нем, притулившись на сиденье и стуча зубами от холода. Отработав в воскресенье, вы организуете себе свободный понедельник, утром, часиков в девять, встаете, умываетесь, бреетесь, завтракаете — все как полагается — и нормально, пригородной электричкой едете себе в какой-нибудь подмосковный лесок или рощицу. И не обязательно далеко, а километров за тридцать или сорок. Опыт показывает, что это самое верное расстояние. Ну а дальше все идет как по маслу.

Вот, к примеру, вчера. Поехал я… нет, не скажу, с какого вокзала, вы уж не обижайтесь: у нас, заядлых грибников, есть такая слабость — грибные свои места не афишировать… Ну, в общем, поехал, сошел, и вот я в лесу.

Иду. В левой руке корзинка, в правой — палка, в кармане ножичек, за спиной пустой вещевой мешок. Первым делом обследовал опушку. Стоп — подберезовичек… Аккуратно срезаю его ножиком, очищаю шляпку от земли и присохших травинок, кладу в корзинку. Иду дальше. Стоп — поллитровка от «Столичной». Поднимаю, осматриваю горлышко — не отбит ли край, — опускаю в вещевой мешок. Выхожу на лужайку. Посередине три молоденькие левитановские березки. Это место безотказное, я его заприметил еще с прошлого года. И точно: подбираю две посудины из-под «Старки», а пошевелив палкой под кустиком, извлекаю бутылку из-под портвейна «Тфи семерки».

Известно ли вам, что такое «ведьмины кольца»? Нет? Значит, грибник вы, извините, малоквалифицированный. «Ведьмины кольца» — это когда грибы растут не поодиночке, а кругами. Большая для грибника удача обнаружить «ведьмино кольцо». Ну так вот, вчера я его нашел! Представьте себе небольшой лесной овражек, ельничек, пенек, а вокруг пенька, радиусом от него метра в четыре, разбросано семь или восемь бутылок: из-под водки, из-под пива, из-под лимонного ликера и даже из-под лимонада, что совсем уже редкость.

Собирать такие бутылки надо осторожно, чтобы не порезаться о пустые консервные банки.

Вот таким манером до обеда пошуруешь — в корзинке обязательно и подберезовички, и подосинович-ки, а то и боровичок забредет, а в вещевом мешке — рубля на три с копейками порожней посуды. Везти ее в Москву нет надобности: сдаешь тут же, в пристанционном поселке. Покупаешь на эти пустые бутылки одну полную и возвращаешься домой хоть и усталый, но хорошо отдохнувший.

Морис Слободской (р. 1913)

Александр Раскин (1914–1971)

Владимир ЛУГОВСКОЙ

Мудрость

Ты скоро лишишься, товарищ. Последнего бреда и сна… Любимая! Ты пока спи. А я загрустил всерьез. Волга впадает в Каспий, Лошадь жует овес. Идут водяные струи по всей ширине реки. Немыслимые напевы коснулись моей строки. Я понял, где дно, где берег, где ветер и где вода. Забронзовели легкие, и выросла борода. Луна от Орла до Казани лимоном висит на весу. Я ел бутерброды с маслом, копченую колбасу. Я все пережил и видел, времен чехарду познал. В моем огороде — дядя, а в Киеве — бузина. В моей телефонной книжке три тысячи номеров, И между двумя звонками я чувствую бег миров. Я тонко организован, чувствую красоту, я целовал твои ноги — статуя на новом мосту. Кузнечиков стрекотанье, веселый полет щегла, Мудрость ночной опушки на ребра мои легла. Кариб приходил в Ткварчелы. Абрек. Чебурек. Алла! Радость большой дороги на ноги мои легла. Кричат петухи орлами, синея, желтеет мгла. Девушка чистила зубы — на сердце мое легла. Стоят молодые сосны — сосна, сосна и сосна. Я заблудился, товарищи, и мне теперь не до сна. Найду ли по сердцу родину? Уходит, земля кругла… Высокопарная скука на книги мои легла! И я себя вопрошаю, весна, тишина, луна… «Когда ж ты лишишься, товарищ, последнего бреда и сна?»