Все это я, Шкловский, пишу в Доме творчества в Малеевке. Я здесь исключение, которое подтверждает правило. Второго такого, как я, найти невозможно. Это не Малеевка, а Бармалеевка.
Иван АСТАХОВ
Написал сочинение в форме рецензии на Муху-Цокотуху».
Назвал он его так:
Мушиная возня
Сдал он сочинение после всех, потому что снимал с него копии. Он пишет:
«В собрание сочинений К. Чуковского — по недосмотру автора, редактора, корректора и наборщика — вкралась «Муха-Цокотуха». Этот паразит — опасная разносчица идеологической заразы.
Вот далеко не полный перечень грубых просчетов и недочетов: лакировка и приукрашивание действительности («позолоченное брюхо»); мелкособственнический дух («пошла муха на базар»): проповедь крупного приобретательства («и купила самовар»); психология кулачества («а жуки рогатые, мужики богатые»); воинствующая пропаганда антисанитарии и антигигиены («тараканы прибегали»); отрыжка пацифистских настроений («А букашки под кровать — не желают воевать»); нездоровый разнузданный секс («вдруг какой-то паучок-старичок нашу муху в уголок поволок»).
Ответим на выпуск зловредной Мухи увеличением мухоловок, карболки, дезинсекталя, ДДТ и т. д. и др.!»
В заключение хочется от души пожелать автору новых успехов и доброго, доброго здоровья!
Чего же он кочет?
Советская девушка Лера Васильева вышла замуж за итальянца Спада, тезку Муссолини. Вначале ее муж назвался просто Беном, и она, ни о чем не подозревая, поехала с ним в Италию к Бениной матери. Все там было не как в Москве В магазинах были товары. Это было пугающе непривычно. «Что-то тут не так», — насторожилась Лера.
Антонин Свешников писал картины стилем рюс.
— Мистер Свешников, — спросил его один иностранец, — вас устраивает метод соцреализма?
— Нет! — ответил Свешников, густо окая.
У рабочего человека Феликса Самарина не было конфликтов отцов и детей с отцом.
— Давай, отец, потолкуем, — сказал сын.
— Изволь, — согласился отец, — но только если о заветном. Размениваться на пустячки не намерен. Что тебя заботит, сынок?
— Две заботы сердце гложут, — чистосердечно признался Феликс, — германский реваншизм и американский империализм. Туг, отец, что-то делать надо. И еще одна закавыка. Давно хотел спросить. Скажи, пожалуйста, был тридцать седьмой год или же после тридцать шестого сразу начался тридцать восьмой?
— Тридцать седьмой! Это надо же! — уклончиво воскликнул, отец. Его взгляд стал холодней, а глаза потеплели.
— Уравнение с тремя неизвестными, — сказал он молча. — Икс, игрек, зек.
Оборудованный по последнему стону запкаптехники шпион-фургон был рассчитан на демонтаж советской идеологии, психологии и физиологии. В нем ехали: германский немец штурмбаннфюрер Клауберг, хитро изменивший свою фамилию на Клауберга же, итальянский русский Карадонна-Сабуров, Юджин Росс и многоразнопестроликонациональная мисс Порция Браун.
Росс — это бокс, Браун — это секс. Она была крупнейшей представительницей модного сейчас на Западе экзистенциализма. Ее постель имела рекордную пропускную способность. В сущности, это была не постель, а арена яростной борьбы двух миров. Мисс Порция Браун не просто отдавалась — она наводила мосты.
Наш выдающийся (в правую сторону) писатель Василий Булатов приехал в ихнюю Италию. Булатов был даже не инженер, а офицер человеческих душ. Ему было мало их изваевывать — он хотел их завоевывать.
— Зовите меня просто Сева, — удивительно просто и демократично сказал Василий Петрович Булатов Лере Васильевой. «Он похож на горного кочета, расправляющего свои орлиные крылья, — подумалось Лере Васильевой, и что-то где-то в ней радостно екнуло. — А как просто держится: вот уж ни за что не скажешь, что талантливый».
Порция Браун приступила к работе.
— Можно я буду вас звать просто Фелей? — тихо спросила она, прижимаясь к Феликсу Самарину бедром со вделанным микрофончиком.
— Я назван Феликсом в честь Железного Феликса, — наотмашь отрубил Феликс.
Порция прикусила свой лживый язычок, в ее бедре что-то щелкнуло.
— Опять короткое замыкание, — грубо выматерилась мисс на одном из иностранных языков. Ей, космополитке, было все равно на каком.
Василий Булатов был человек слова. И дела. Его девизом было «Слово и дело». Он помог Лере Васильевой вернуться домой из итальянской глуши. Взволнованная, она ходила по московским улицам.
— Ну и что с того, что в магазинах нет товаров, — спорила она с Бенито, — но ведь нету наших, советских товаров, а не их показной трухи.
Стоило Василию Булатову столкнуться с людьми с законченным высшим образованием — его жизнь становилась невыносимой: сразу же насмешки, желание сказать ему побольней, покомпрометационней. Если бы не встречи с неискушенным в литературе читателем — совсем бы пропал.
Людей он называл ласково-уменьшительно: винтики. Себе отводил роль отвертки. Вернее — завертки.
Булатов не терпел Булатов — тех. что бренчат о последних троллейбусах.
— Ну почему «последний»? — искренно недоумевал он под одобрительный гул и сочувственный хохот рабочего класса. — Что у нас, троллейбусов мало, что ли?
Булатов неудержимо рвался в будущее. Его любимым выражением было: осади вперед!
Антонину Свешникову стало душно в стиле рюс, и он, порвав со своим рюсским прошлым, написал широкоформатное полотно — «Рабоче-крестьянская мать». Счастливая, она родила двойню: рабочего и крестьянина.
— Как вы назовете вашу картину? — ехидно спросил его один иностранец.
— Гегемона Лиза! — с ходу рубанул Свешников.
А между тем мисс Порция Браун, как все враги, не дремала. На этот раз она собрала в комнате Ии советских парней и девушек и с маху бросилась в диверсию. Испытанное средство: индивидуальный половой террор. Напоив гостей антисоветским джином, мисс начала раздеваться под ритмично и мелодично растлевающую молодые и неопытные души музыку.
— Разрешите стриптиз считать открытым, господа, — весело закричала мисс, привычно расстегивая пуговицы на блузке из поддельной искусственной ткани.
— Товарищи! — раздался голос Ии. — За что боролись? Наша правда выше голых фактов.
Порция неотвратимо расстегивала блузку.
— Товарищи! Братья и сестры, к вам обращаюсь, друзья мои! — набатно гремел голос Ии. — Вспомним взятие Зимнего, раскулачивание кулака, обеднячивание бедняка, пять в четыре, мир во всем мире…
Но мисс Порция Браун уже выходила за пределы своей юбки. Еще минута, и наши парни и девушки увидят то, чего…
«Скорей! К своим! Этого не должен увидеть каждый!» — задыхалась Ия.
..Узнав, в чем дело, Феликс посерел, осунулся и возмужал. Когда он, только что вышедшая за него замуж Лера Васильева и Ия ворвались в стриптизную, раздевалась девица с лошадиным лицом, не понимая, что она троянский конь мировой реакции. Ее белье лежало на полу как белый флаг политической капитуляции.