Русские говорят: жизнь — копейка, жизнь — это сон. Исаак Зельц знал, что жизнь — это только лотерея, такая самая, какая устраивает полковница Нечаева в пользу инвалидов в помещении женской гимназии. Конь на четырех ногах, и то спотыкается. Зельц споткнулся на почете. Он думал выиграть счастливую жизнь и доброе имя, но женщина, которая попалась ему в спутницы, не сделала его счастливым, а имя оказалось побрякушкой, не способной даже утешить. Все это к тому, что Зельц женился на рябой и коротконогой девушке Мане, а взял он ее потому, что она была дочерью казенного раввина. Раввин согласился выдать ее за сапожника, так как она перезрела и Винница потеряла много мужчин. Девушки ждали очереди, теряли последнюю свежесть, покрывались веснушками и нездоровой зеленью.
Великая штука — почет! У ерусалимцев не было голубой крови, родовых замков и дворянских книг, но общественная лестница по количеству ступеней не уступала ангельской. На самом верху, упираясь головой в солнце, стояли потомки Бааль-Шем-Това, великого хасида из Меджибожа, ниже шли потомки того же Бааль-Шем-Това по женской линии, за ними — правнуки и внуки равви из Тального, из Белой Церкви, из Радзивилова. Потом слуги их, раввины, сыновья раввинов, внуки откупщиков и шинкарей, члены синагогального совета, члены погребального братства, зубные врачи, фармацевты. В самом низу этой лестницы, униженные и забитые, валялись во прахе мастеровые. Исаак Зельц был последним. Вот почему он возликовал, когда женился на дочери казенного раввина, рябой и коротконогой Мане.
Казенный раввин умер за неделю до свадьбы — от воспаления легких. В этот год Россия начала войну с Японией, несчастье ходило из дома в дом, забирая сыновей и умерщвляя оставшихся. Сначала заболел хохол Кучернюк, железнодорожный стрелочник. За ним слегла его жена, и смерть унесла обоих. Потом эпидемия пошла гулять по Ерусалимке, оттуда перекочевала на Николаевскую улицу и Дворянскую. Умирали евреи, хохлы и польские паны, хозяева зеленых особняков и русские чиновники, служившие в банке, в суде и в полиции. Больше всего косила смерть на богатых улицах. В Ерусалимке умер только один мальчик. Жена кузнеца пролежала две недели и выздоровела. Русские служили молебны, евреи собирались в синагоге, объявляли траур, постились, но эпидемия не убывала.
На другой день после смерти отца невесты Исаак Зельц пришел в синагогу сообщить, что он откладывает свадьбу.
— Не надо откладывать, — сказали все, — ты спасешь братьев своих от смерти.
Когда Зельц услышал эти слова, он ужаснулся, но ничего не сказал. Он знал, что они понимали под этими словами. В городе говорили уже о черной свадьбе. Искали нищих, но нищие бежали за город. Черная свадьба — это свадьба на кладбище. Винницкие евреи верили, что свадьба эта будет искупительной жертвой и после того, как уста новобрачных сольются в поцелуе, эпидемия перестанет буйствовать. Такая свадьба устраивается на общественный счет, весь город стекается на кладбище, пьют и веселятся.
Зельц сопротивлялся, несмотря на то, что все почтенные люди города умоляли его, заклинали Господним именем. Он бросился бежать, но его поймали и пригрозили анафемой. Члены погребального братства обещали устроить пышную свадьбу и знатно наградить жениха с невестой. Они поклялись, что дадут ему двести рублей и откроют ему обувной магазин в торговых рядах. И Зельц согласился.
Жениха с невестой одели во все черное. Плачущих и скорбных повели их на кладбище, где пристроили балдахин. Все певцы и музыканты были здесь. Община не пожалела денег, и всякий, кто хотел, мог есть и пить. Бочки с крепким литовским медом стояли на земле. Пузатые бутыли с вишневым соком и лимонной водкой опустошались в несколько минут. Закуска была, как у графа Потоцкого. Праздничные копчености и соления, жареные гуси и индюшки, золотистый бульон с клецками, сахарные пряники с орехами, желтые калачи с изюмом, финиковые плоды и ветвистые, скрюченные, как болезнь, рожки.
Стояла ясная осенняя погода, но траурная, как месяц элул, месяц рыданий по усопшим. В этот день город был мокрым от слез. И заливистей всех голосили деревенские бабы, приведшие сыновей к воинскому начальнику. Через несколько дней их должны были отправить на войну. Новобранцы слонялись по городу с обезумевшими лицами, останавливали извозчиков, били стекла и пели нечеловеческие песни, пахнувшие убийством. Конная полиция сопровождала их.