— Какая причина?
— Она в вас… вернее, в вашей скупости.
Гордон молчал, чувствовал недоброе.
— Только один человек, — продолжала Анна, — может повлиять на губернатора. Это его секретарь. На секретаря же можно повлиять, тряхнув кошельком.
— Сколько? — спросил помрачневший Гордон.
— Когда-то, — сказала Анна, — вы пожалели семь фунтов для женщины, которая вас любила, а здесь нужно больше, гораздо больше…
— Сколько? — повторил Гордон.
— Я сомневаюсь, чтобы у вас были такие деньги. Но если, кроме вас, еще кто-нибудь интересуется судьбой вашего друга…
— Сколько?
Она вдруг смутилась, заложила руки за спину, тихо произнесла:
— Секретарь просит пятьсот фунтов.
— Пятьсот фунтов! — с ужасом воскликнул Гордон. — Пятьсот фунтов!
Его озадачило ее смущение. Ему казалось, она не сразу назвала сумму. Показалось еще, что Анна сперва хотела сказать больше.
— Это же фантастические деньги, — проговорил он.
Скосив глаза, он следил за ней исподволь. Следующими словами она еще сильней укрепила возникшее у него подозрение.
— Интересно, какую сумму, — сказала она с деланным равнодушием, и он это деланное равнодушие заметил, — какую сумму вы могли бы среди своих товарищей собрать? Вы же не один хлопочете, не правда ли? Вас много? Да?
— Какую сумму… — пробормотал Гордон, — какую сумму…
Она взяла его за руку, ласково сказала:
— Если бы вы могли собрать триста-четыреста фунтов, то я бы уломала этого негодяя… В крайнем случае, я бы продала для вас свое кольцо. Вы можете собрать триста фунтов?
Подозрение росло. Гордон продолжал ловить исподволь ее движения.
— Возможно, — сказал он, — такие деньги мы, может быть, соберем. Когда вы разговаривали с секретарем, Анна?
— Вчера днем.
— Но вы ведь только сегодня должны были встретиться с господином Аттолико?
Он заметил, как она покраснела, и ласково спросил:
— Значит, вам удалось увидеть его раньше?
— Конечно, — быстро ответила она. — Вы знаете, мы встретили его с мамой на Храмовой площади. К нам заглянули друзья из Эстонии. Они, конечно, захотели посмотреть все иерусалимские достопримечательности. Вот мы и пошли с ними… Очень скучная обязанность. Фрекен Хальмар к тому же такая дура… и вот с таким ртом… как удав!
— Кто это фрекен Хальмар?
— Дочка этих провинциалов… Вы знаете, Александр, к подозреваю, что они здесь хотят выдать ее замуж. Трудное предприятие! Вы бы взяли в жены девушку, у которой рот величиной с Атлантический океан?
Она засмеялась. Улыбнулся и Гордон, улыбнулся и заметил, как обрадовала Анну его улыбка.
— Я как раз шла с этой большеротой, и вдруг к нам навстречу господин Аттолико. Он тоже тащил за собою каких-то туристов… Мы оттуда же пошли к секретарю. Я попросила господина Аттолико оставить нас… Вы знаете, мне ведь пришлось с ним поторговаться. Он потребовал тысячу фунтов. Я ему сказала, что это сказка и что за несчастного хлопочут бедные люди…
Подозрение росло, росло. Как-то сбоку взглянул на нее Гордон, вдруг спросил:
— А что, если бы я сам поговорил с вашим секретарем?
Он заметил: Анна вздрогнула, побледнела.
— Ни в коем случае! — воскликнула она. — Вы погубите и себя, и вашего друга. Глубокая тайна! Я убеждена, что Речгильд сделает вид, будто ничего не знает…
Больше не надо было подозревать. Непонятное стало понятным. Уловил в ее взгляде тревогу и злобу. Встал со словами:
— Сегодня поговорю с товарищами. Соберем деньги. Я к вам завтра приду, Анна. Хорошо?
Она не замечала игры. Еще раз коснулась его своим телом, разбросала прическу, неожиданно обняла, стала целовать. Поцелуй был долгий, порочный.
Гордон надевал в передней пальто. Увидел мать Анны, подобострастно улыбнулся, сказал:
— Я вас вчера видел на Храмовой площади.
— Вчера? — удивилась старая Бензен. — Но мы не выходили из дому.
— С господином Аттолико!
— Вы ошибаетесь, Александр. Мы не виделись с господином Аттолико больше месяца. Он обещал сегодня к нам прийти, но ему дали какое-то поручение, и он неожиданно уехал.
— Стало быть, я ошибаюсь, — пробормотал Гордон. — Возможно, возможно. И ваша дочь не была вчера в гостях у Речгильда?
— У вас жар, Александр. Мы не выходили из дому…
Гордон увидел, как тихо приоткрылась дверь, как оттуда высунулась голова Анны, как она злобно подавала матери знаки. Он быстро и невнятно пробормотал несколько прощальных слов и покинул дом. Спускаясь по лестнице, думал о том, что мера отвращения к этой женщине переполнена. Выйдя на улицу, он во второй раз дал себе клятву никогда не посещать дома Анны Бензен.