- Командующий ВВС Балтфлота требует к телефону.
Разговор с генерал-майором авиации Самохиным был короткий: из Москвы летит Герой Советского Союза Владимир Коккинаки, надо его встретить в Таллине.
В воздухе появился И-16. Он зашел один раз, второе, приземлился и перед командным пунктом остановил мотор.
Командир полка просто рассвирепел, увидев такое нарушение. Разве можно, не подрулив к укрытию, оставлять самолет? А если налетят "мессершмитты" или "юнкерсы"?
- Вы что, не можете сесть как следует? - напал Романенко на летчика.
Тот сбросил шлем, улыбнулся, протянул руку:
- Прошу прощения. Горючее кончилось. Я Коккинаки.
Так они познакомились.
- Мне на Кагул. Ставка послала помочь в подготовке к взлету в перегрузочном варианте, - кратко информировал испытатель.
Романенко приказал заправить машину горючим, дал два истребителя прикрытия, и Коккинаки, попрощавшись, полетел на Эзель.
С 22 июля по 15 августа 1941 года гитлеровцы восемнадцать раз бомбили Москву. 1700 самолетов бросил Гитлер на Москву, но достигнуть ее смогло меньше 70. Советские авиаторы и воины ПВО зорко охраняли небо Москвы. В ночь на 7 августа, когда балтийцы готовились к первому удару по Берлину, летчик-истребитель Виктор Талалихин, израсходовав в бою над столицей весь боезапас, пошел на таран и уничтожил "юнкерс".
Массированным бомбардировкам подвергался город на Неве. В июле-сентябре 1941 года Ленинград пытались бомбить 4306 немецких самолетов. Прорвалось к городу 503. Защитники Ленинграда - летчики-истребители и зенитчики - сбили 333 фашистских бомбардировщика.
Наши летчики, и в их числе Борзов, подвергли ударам многие аэродромы противника. Тем не менее, взлетая с баз, находившихся на оккупированной территории, фашисты продолжали варварские бомбардировки советских городов. На них необходимо было ответить усилением ударов по Берлину.
Этим и было вызвано прибытие Коккинаки на Эзель. По расчетам внизу должен был появиться аэродром Кагул, и Коккинаки пошел на снижение. Он смотрел вниз, перекладывал И-16 с крыла на крыло, чтобы лучше обозревать раскинувшееся внизу пространство, но никаких признаков действующей авиационной базы не обнаружил.
"Где бомбардировщики? - раздумывал летчик. - Толи. это место, которое мне нужно?"
С сожалением посмотрел он вслед истребителям, которые, проводив его до острова, ушли на Таллин.
Тем временем на зеленом поле выложили посадочный знак. Внизу Коккинаки встречал Жаворонков. Поздоровались. Коккинаки спросил:
- А где же ваши самолеты?
Узнав, где размещены "на постой" ДБ, сказал:
- Я думал, что аэродромом ошибся.
Коккинаки рассказал, что Верховный главнокомандующий потребовал увеличить калибр бомб при атаках по Берлину. Нарком Кузнецов доложил: это невозможно. Конечно, на новых мощных моторах ДБ-3 может нести тысячекилограммовую бомбу. Но Кузнецов имел в виду не вообще ДБ-3, а конкретно машины полка Преображенского и те, что прислали на Эзель по распоряжению Ставки. К тому же нарком учитывал, что горючее в баки заливается полностью, до пробки. И вот, чтобы проверить это, Сталин решил послать на Балтику Владимира Коккинаки.
Обрушить на Берлин тяжелые бомбы было мечтой Преображенского и всех участников Берлинской операции. Но условия не позволяли брать бомбы весом 500 и 1000 килограммов. Внешняя их подвеска, ухудшая аэродинамические качества бомбардировщика, вела к снижению скорости, лишала возможности забираться на практический потолок высоты. Полет с тысячекилограммовыми бомбами с Кагула и Асте был признан невозможным. Ну, а "пятисотки"? На некоторых машинах моторы грелись даже при подвеске бомб весом 250 килограммов. Особенно изношены были моторы на машинах армейских летчиков.
Владимир Коккинаки в свое время давал путевку в жизнь бомбардировщику ДБ-3, установил на нем мировые рекорды: поднял груз в полтонны и в тонну на 12 тысяч метров, а 2 тонны-на 11 тысяч метров. Да, Коккинаки знал ДБ-3, как никто другой. Но моторы этих израненных в боях машин были слишком изношены, требовали замены.
После инструктажа, проведенного испытателем, командир эскадрильи Василий Гречишников стартовал с тысячекилограммовой бомбой. ДБ-3 долго-долго бежал по полосе, перевалил через изгородь и кустарники, но, не получив достаточной скорости, стал падать, снес "ноги" и загорелся. Вот-вот могла взорваться тысячекилограммовая бомба. Гречишникову и штурману Власову удалось быстро выбраться из кабин, а стрелок-радист Семенков оказался зажатым в турели: колпак намертво заклинило при ударе самолета о землю.
Подбежавшие к горящему бомбардировщику краснофлотцы штыками отсекли дюралевые листы обшивки фюзеляжа и вытащили стрелка-радиста из огня.
Испытателя не могло поразить то, что произошло. К подобным ситуациям он был готов каждый раз, когда поднимал в небо новый самолет.
Владимир Коккинаки, хмурясь, сказал Жаворонкову:
- Да, с такими моторами и с такого аэродрома тяжелые бомбы не поднять. Так и доложу Ставке.
Генерал Жаворонков и Владимир Коккинаки улетали в Москву.
- Вернусь самое большее через два-три дня, - говорил генерал. - Старшим всей группы остается командир Первого минно-торпедного полка. Прошу подумать, что можно сделать для увеличения бомбовой нагрузки.
Прибыв в Москву, Жаворонков встретился с Николаем Герасимовичем Кузнецовым, и они немедленно направились к Сталину. В приемной ждал командующий ВВС Красной Армии генерал П. Ф. Жигарев, вместе с которым Семен Федорович учился когда-то в Качинской летной школе. Вошли в кабинет.
В течение всего разговора Сталин ходил по комнате, задавая вопросы и требуя четких, прямых ответов.
- Вы послали на Балтику самолеты с изношенными моторами, - недовольно сказал Сталин генералу Жигареву.
- Это лучшее, что мы имеем, - ответил командующий ВВС.
- Но они не могут взлетать при максимальной нагрузке.
Жигарев промолчал. Сталин остановился перед Жаворонковым:
- Как воюют летчики Балтфлота?
Вопрос вернул Жаворонкову обычное состояние уверенности. Без каких-либо записей он всегда мог нарисовать точную картину, сложившуюся на любом театре военных действий. Удивительная память позволяла генералу помнить не только положение в общем, но и конкретно по всем полкам, введенным в бой. Он не по наградным листам, а в деле знал каждого командира полка, каждого комиссара, многих начальников штабов, штурманов и инженеров.
Сталин, не перебивая, слушал. Чуть наклонив голову, он смотрел на карту, прикрепленную поверх другой почти на всю стену. Жаворонков рассказывал о летчиках Эзеля, Ханко, Таллина и Ленинграда, о действиях тридцати пяти экипажей первого полка, оставшихся в Беззаботном.
- Какова их главная задача? - спросил Сталин.
- Бороться с танками противника, - доложил Семен Федорович.
Верховный главнокомандующий спросил, велики ли .потери.
- Потери не только в боевых полетах, товарищ Сталин, - ответил генерал. - Фашисты бомбят аэродромы. В Копорье на рассвете подверглись бомбардировке линейки для стоянки самолетов и служебные постройки, где спал личный состав.
- А что делали истребители?
- Их слишком мало, чтобы всюду поспеть.
Нет ли угрозы самолетам на Эзеле?
Жаворонков рассказал о бомбардировках и штурмовках Кагула и Асте.
- Смотрите, вы лично отвечаете там за все. Сталин посмотрел поочередно на Кузнецова и Жаворонкова, и было неясно, к кому именно относится предупреждение. И новый вопрос:
- Каков резерв бензина при полете на Берлин и обратно на Эзель?
- Минут двадцать, пожалуй.
- Двадцать? - озабоченно переспросил Сталин. - И большая часть пути над морем?
- Да, товарищ Сталин.
- А если бомбардировщик подбит? Ведь на плаву QH держаться не сможет.
Это он сказал скорее самому себе, а не Жаворонкову.
- Флот окажет помощь, - сказал Жаворонков.
- Мы продумали это, - подтвердил Кузнецов.
- Я думаю, вам самому надо повести самолеты на Берлин, - сказал Верховный Главнокомандующий, обращаясь к Жаворонкову.