Преображенский молча кивнул.
- Сколько времени потребуется вам на перебазирование? - спросил генерал.
- Четвертого августа на рассвете будем на Кагуле, - твердо сказал Преображенский.
- Хорошо. - И, обращаясь ко всем, Семен Федорович напомнил:
- До прибытия на Эзель об операции никому ни слова!
Жаворонков отпустил всех, кроме командира полка" Предстояло решить, кто будет командовать бомбардировщиками в рейдах на Берлин. Жаворонков сам очень хотел бы оказаться за штурвалом ведущего самолета, но это было невозможно: в последние годы генералу не выпадало возможности должным образом потренироваться в пилотировании. К тому же ДБ-3 требовал особенно тщательной подготовки.. Значит, ему, Жаворонкову, руководить операцией приходилось на земле и с земли. А кто будет командовать в воздухе? Для себя генерал еще в Москве решил, что группу возглавит Преображенский. Но что он сам думает об этом? Жаворонков спросил у командира полка:
- Кого, по вашему мнению, следует назначить командиром группы удара по Берлину?
- Доверьте мне, товарищ генерал! - ответ Преображенского прозвучал как твердо принятое решение. Семен Федорович сделал вид, будто не согласен:
- Но ведь большая часть полка останется в Беззаботном. Следовательно...
- Товарищ генерал, я прошу назначить меня командиром группы. Я должен быть с той частью полка, которая выполняет задание Ставки, - волнуясь, настаивал полковник. - И в Беззаботном я оставлю надежные силы...
- Быть по-вашему, Евгений Николаевич, - совсем не по-военному сказал Жаворонков. - А кого возьмете штурманом группы?
- Капитан Хохлов лучше, чем кто-либо другой, справится с заданием.
- С вами, Евгений Николаевич, и с Хохловым - решено. К исходу дня доложите состав всех двадцати экипажей для операции, - сказал на прощание Жаворонков...
Стрелок-радист Кротенке удивленно посмотрел на командира, вышедшего из штаба бригады. Час назад был хмур, как туча, а теперь улыбается загадочно и мурлычет что-то под нос.
Преображенским овладело тревожное и одновременно радостное состояние. Знал, что поведет в пекло, в ад, что один осколок в двигатель - и верная гибель, но был счастлив, что ему и его летчикам доверено столь ответственное дело...
А генерал Жаворонков, оставшись один, засел за формуляры, доставленные по его требованию из полка: его интересовало состояние самолетов и двигателей. Сведения оказались неутешительными: многие машины изранены, моторы выработали значительный процент моторесурса. Жаворонков послал наркому Военно-Морского Флота радиограмму о состоянии техники, просил срочно пополнить самолетный парк. Затем он выехал снова в Ленинград, к командующему ВВС фронта генералу Александру Александровичу Новикову.
Новиков ломал голову: зачем прибыл Жаворонков?
А Семен Федорович молчал, напряженно думая о своем, и это напряжение передавалось Новикову. Наконец Жаворонков сказал:
- Александр Александрович! Вы третий человек в Ленинграде, которому я это сообщаю. Больше знать не должен никто...
Генерал Новиков - впоследствии Главный маршал авиации - в своих воспоминаниях рассказывал, что сообщение Жаворонкова удивило его. Новиков где-то в глубине души не очень поверил сначала в успех операции: "Как они будут прорываться через мощную систему противовоздушной обороны Берлина?"
И еще он думал о гражданском мужестве Жаворонкова, не побоявшегося пойти на такой риск. Ведь в случае неудачи...
Генерал Новиков отогнал эти мысли. Он распорядился, чтобы балтийцам была оказана помощь.
Моонзундский архипелаг до войны называли воротами к Риге, Таллину и Ленинграду. С началом боевых действий архипелаг стал щитом на пути к этим портам и сразу привлек внимание гитлеровского командования. Уже в июне фашистская авиация бомбила Эзель - крупнейший из островов Моонзунда. Несколько раз фашисты пытались высадить здесь десант. Над подступами к островам архипелага шли непрерывные воздушные бои, в которых отличились лейтенанты Александр Мироненко и Петр Сгибнев, впоследствии Герои Советского Союза, мастера воздушного боя.
И Жаворонков и Преображенский знали, что жизнь на Эзеле будет беспокойной и опасной. 4 августа перед самым вылетом командир полка предупредил командиров эскадрилий, чтобы экипажи проявляли особую бдительность в воздухе. Радиообмен он запретил.
Вылететь всей группой - двадцатью бомбардировщиками - не удалось. Пять машин нуждались в замене двигателей. В небе над Беззаботным построились и взяли курс на Эзель пятнадцать ДБ. Хотя доставку бомб на остров командующий КБФ возложил на корабли, Преображенский и его летчики взяли с собой по тысяче килограммов фугасок. Близ Нарвы - неожиданный встречный пулеметный бой с "юнкерсами". С маршрута балтийцы не сошли.
Островные аэродромы летчики знали лишь по карте. Пристально вглядываясь в изрез берега, они теперь старались запомнить наиболее характерные ориентиры.
По сравнению с обжитыми местами базирования на материке островной аэродром, к которому точно вывел Преображенский свою группу, ничем не напоминал такие базы, как Котлы или Беззаботное. Пейзаж унылый, однообразный. Далеко друг от друга как-то сиротливо стояли крестьянские дома.
Сделав круг над полем, Преображенский повел самолет на посадку. За ним Плоткин, Гречишников, Ефремов, Беляев, Фокин, Пятков и все остальные...
Балтийские летчики собрались в пустующем здании школы, в светлой классной комнате. Рядом с полковником Преображенским - генерал Жаворонков. Летчики смотрят на него. Ждут. Ждет и Преображенский. А генерал-лейтенант Жаворонков вглядывается в лица летчиков и штурманов, как бы оценивая, на что способен каждый из них.
Многое мог бы рассказать Семену Федоровичу об этих людях Преображенский - ведь он воевал с ними еще в финскую. К тому же подавляющее большинство летчиков и штурманов были однокашниками Евгения Николаевича по Ейскому училищу. Только полковник закончил училище раньше, чем, например, Гречишников, Плоткин, Серебряков, Пятков, Трычков, Евгений и Андреи Шевченко, Котов.
Михаил Плоткин, командир Краснознаменной эскадрильи, пожалуй, самый опытный в полку.
Василий Гречишников - уравновешенный, волевой пилот. Всего за несколько суток до перебазирования на Кагул торпедировал большой вражеский транспорт.
Вот Андрей Ефремов. Его ни разу не могли "достать" фашистские зенитки и истребители.
Сейчас балтийцы узнают о задании, которое еще не поручалось ни одному летчику...
Уж не забыл ли генерал, что пора начинать?
Жаворонков как-то вдруг понял, что ему будет мучительно трудно оставаться на земле, волноваться за балтийцев, ждать, пока они вернутся. И еще он понял, что завидует этим летчикам, которые скоро обрушат смертоносный груз на опьяненную военными успехами, самодовольную и кичливую столицу германского рейха.
- Начнем, дорогие друзья, - необычно для военных совещаний и особенно для себя сказал генерал-лейтенант Жаворонков. - Я уполномочен передать вам приказ Ставки - бомбардировать Берлин.
Словно пружина разжалась - летчики вскочили, грохнули табуретки, разлетаясь в -стороны, и грянуло громкое и гулкое "ура".
- Да, товарищи, Берлин! - генерал поднял руку, призывая к тишине. Знаете, что говорят фашистские главари? - Жаворонков достал из кителя несколько листков. - Геббельс неоднократно заявлял, что ни один русский самолет не в состоянии достичь столицы Германии, что никто не может преодолеть мощную противовоздушную оборону, опоясывающую район Берлина. А нас с вами вообще не существует, - усмехнулся Жаворонков. - Геринг хвастает, что вся русская авиация уничтожена.
Жаворонков когда-то был комиссаром. Он умел быстро создать нужное настроение, разбередить сердца. Он почти не комментировал слова Геринга и Геббельса, но ясно видел, что летчики испытывали те же чувства, что и он, и не стал больше тратить времени на объяснение обстановки.