Мария взяла маленькую черную коробочку, начиненную смертью, и положила се в шаровары к мальчику. Она посадила ребенка себе на плечи и крепко держала его одной рукой за ногу, придерживая сползшую к резинке шаровар мину. В другой руке Черная несла корзинку с детскими вещами. Благополучно прошла три четверти дороги, еще недолго, только пройти Бетонный мост — и будет Кузнечный переулок, а там и дом…
У моста оживление: группа полицаев и немцев задерживает и обыскивает всех без разбора.
Что делать? Повернуть некуда и нельзя, тогда обязательно привлечешь к себе внимание. Значит, надо идти прямо к патрулю.
— Геночка, милый, плачь, а то нас убьют, — попросила мальчика Мария.
А тот не хочет плакать, а наоборот, смеется.
— Геночка, плачь, очень надо! — еще раз попыталась уговорить его Мария. — Плачь, а то нам плохо будет.
Но разве объяснишь трехлетнему ребенку, что от его поведения зависит их жизнь!
Тогда Мария сильно ущипнула его за ногу. Удивленный и обиженный малыш громко заплакал.
— Это немец тебя штыком уколол, — прошептала Мария, — сейчас еще больнее уколет.
При виде людей в немецких мундирах мальчик зашелся криком.
— Иди сюда, обыскивать буду, — позвал Марию полицай.
Черная послушно пошла к нему.
Генка вцепился обеими руками ей в волосы и кричал изо всех сил.
— Брось своего щенка, — разозлился полицейский, — и подойди ближе.
Осипова сделала еще несколько шагов. Генка вырывался из ее рук и бил ногами по ее шее. Мария почувствовала, как мина выскальзывает из его шаровар, еще немного — и она упадет.
На крик ребенка подошел второй полицай, видимо старший.
— Что здесь происходит? — спросил он. Посмотрел на женщину, с трудом удерживающую плачущего мальчишку, и неожиданно сказал:
— Давай сюда, что несешь.
Мария безропотно протянула корзинку, полицейский поковырялся в ней и вернул.
— Проходи!..
Мария быстро прошла мост, сняла ребенка со своих плеч и положила мину под тряпье в корзинку. Как она дошла до дома, она не помнила. Наверное, не она вела Генку, а он ее… Поднялась к себе на второй этаж и замертво повалилась в чем была на постель. Несколько часов она не могла сказать ни слова. Вечером пришел человек с завода и унес мину. Задание было выполнено. Мария ничего не рассказала Лиде, но та поняла, что было трудно. Когда на другой день Мария собралась идти, Лида сказала ей вслед:
— Всегда будешь брать Генку, когда надо, так и знай!..
Мария ничего не смогла ей ответить: горький комок застрял в горле.
Хотя Черная старалась быть предельно осторожной, все-таки ее квартира попала на заметку. Трудно сказать, почему так произошло: вероятнее всего, постарался кто-то из соседей.
Однажды поздно вечером, когда Мария шла домой, ее встретил малознакомый человек. Он явно ждал ее, хотя делал вид, как будто он что-то исправляет в своем велосипеде.
— Немедленно уберите из города дочку. Сегодня же и сами уходите. Если вас не найдут, то ее возьмут заложницей…
Он поставил ногу на педаль велосипеда, оттолкнулся от земли и уехал. Мария сразу поверила ему, хотя с трудом могла вспомнить его имя — Володя. «Володя-водопроводчик»!
Уже наступила ночь, а ночью отправлять девочку она не могла. Тамара спала, а Мария так и не сомкнула глаз до рассвета. Она нашла немного овсяной муки и испекла из нее лепешку — больше в доме ничего не было. Рано утром она разбудила дочку, отдала ей лепешку и пачку сахарина — все свое богатство.
— Сейчас ты пойдешь на завод «Октябрь» к тете и там останешься. В город ни в коем случае не возвращайся, я тебя сама найду или кого-нибудь пришлю, когда будет можно. И никому не говори, куда ты идешь.
Тамара, уже привыкшая ничего не спрашивать и только выполнять поручения, повиновалась. Мария окинула взглядом дочь: ей трудно было удержаться от слез — маленькая, худенькая, с тонкими косичками, в поношенном платье, один ботинок порван, на лице только и есть что глаза, да и го не детские, а глаза человека взрослого, повидавшего многое. Ей бы бегать с подружками в школу и в кино, а не идти одной за сто тридцать километров через весь этот ад. Мария нашла в себе силы улыбнуться, расцеловать дочь и тихо, чтобы никто не заметил, вывести ее на лестницу. Потом Мария бросилась к окну и стояла до тех пор, пока маленькая детская фигурка не скрылась из виду. О том, что Тома добралась до места благополучно, Мария узнала только через несколько недель…
Почти сразу за девочкой ушла и Мария. Но прежде она разбудила Лиду и сказала, что уходит и придет теперь неизвестно когда.
— Всем говори, что я уехала, кажется, в Слуцк и что ты больше ничего не знаешь, мы с тобой в ссоре, — предупредила она соседку. — А я к тебе людей буду присылать, когда надо. Тот, кто будет у тебя спрашивать: «Не продаются ли кожаные подметки?», а потом: «Нашла ли Маруся Юрика?» — это значит — мой человек.
Так и договорились. Только Мария вышла и пошла не переулком, а огородами, как к дому подъехала машина с гестаповцами. Они опоздали на несколько минут, но этого было достаточно, чтобы Черная смогла скрыться.
Каждую ночь Мария ночевала в новом месте: в общежитии на Заславской, или у Стефановичей, или еще у кого-нибудь. Приходилось ей ночевать и в чужих и в «ничейных» сараях, укрываясь своим старым, видавшим виды пальто. Но несмотря на все трудности Осипова продолжала руководить своей группой и выполнять сложные задания.
Обстановка в городе усложнилась: фашисты стали вводить еще более строгие порядки, например, теперь обязаны были явиться на регистрацию цыгане (они тоже по плану гитлеровцев должны были быть уничтожены). Пришлось перейти на нелегальное положение и Рафе Бромбергу — его паспорт, где четко стояла национальность «цыган», больше не был защитой. Вместе с Марией Рафа прятался и у Николая Дрозда и в других местах. Уйти из города Рафа мог только после того, как выполнит важное задание — сделает карту города с нанесенными на нее вражескими объектами.
Задание было очень ответственным и сложным: план города с разведданными с нетерпением ждали в партизанском отряде капитана Никитина, откуда он должен был быть переправлен на Большую землю. Рафаэль позвал братьев Сенько и разъяснил им задание.
— Надо, ребята, сделать все, что можно и что нельзя. Очень это важно, — так закончил он свой инструктаж.
Возражений не последовало — надо, значит надо. Решили действовать планомерно: у Рафаэля была карта-путеводитель города, изданная еще до войны. Разбили карту на квадраты, и каждому члену группы был поручен определенный участок. Потом все данные Бромберг должен был свести на эту карту. Братья Сенько ушли, чтобы сообщить задание своим помощникам, а Рафаэль с товарищами занялся своим участком.
На сбор сведений ушло несколько дней. Зато картина получилась ясная: на плане четко обозначалось расположение воинских частей, батарей, складов, важных военных объектов, несколько позже этот план был передан на Большую землю, и советские летчики знали, куда бросать свой смертоносный груз.
Теперь Рафаэль мог готовиться к уходу в партизанский отряд: он еще раз встретился с товарищами, выполняющими его задания, сказал им, с кем они дальше будут держать связь и от кого получать дальнейшие распоряжения (для связи с отрядом вместо него остались братья Сенько). Запомнил и, кроме того, записал на крохотном клочке папиросной бумаги последнее донесение и попрощался с семьей. Проводить в отряд Бромберга и еще двоих взялась Мария, которая хорошо знала дорогу.
До отряда добрались без каких бы то ни было осложнений, если не считать бесконечного напряжения, в котором находились подпольщики: все они прекрасно знали, что если попадут к немцам или полицаям, то живыми им не быть. Для вынесения смертного приговора было более чем достаточно того, что у всех у них было оружие, не говоря о плане города и остальном.
Партизаны встретили Бромберга радушно, как своего. Здесь был его старый знакомый Костя Трегубов — связной, не раз приходивший к нему на Заславскую, а так как отряд на три четверти состоял из минчан, то Рафаэль увидел много знакомых.