Далекий, незнакомый город становился все ближе, роднее. Порой мне казалось, что я уже жил в нем, что мне только предстоит возвращение после долгой разлуки.
Невеселое вышло возвращение…
ТАНДЕТА
Машина начала петлять, и я понял, что мы въехали в город. Выходим. Улица Поморская. Краковское гестапо.
Меня ждали. Сразу привели на второй этаж. В комнате следователя, по-видимому специалиста по десантникам, бросились в глаза рации да рюкзаки советского производства. Следователь заметил стальную браслетку. Поморщился. Приказал снять. Предложил сигарету. И вовсе не спешил с допросом. Пригласил к столику. Стал угощать жареным мясом, вермишелью с медом. Он оказался шутником-философом, этот обходительный гестаповец.
— Живая собака, — подмигнул он мне понимающе, — лучше мертвого льва. Не так ли, приятель?
Вел допрос, пересыпая его шутками-прибаутками вроде того, что «игра стоит свеч», что «снявши голову по волосам не плачут» и что некоторые провинциальные следователи (намек на Катовице) разбираются в делах разведки, «как свинья в апельсинах».
Эти русские пословицы на правильном русском языке, почти без акцента, в устах матерого врага звучали обидней, кощунственней самых грязных ругательств и угроз. Он видел во мне послушную, поджимающую хвост собаку, заарканенную настолько, что уже не очень важно, можно ли ей верить целиком или нет.
Следователь позвонил. Внесли темно-синий костюм, выутюженный, очищенный от пятен крови, туфли, кепи, пять тысяч злотых, батареи и сигареты.
— Одевайся, приятель, — и за работу. Пойдешь на рынок и будешь продавать свои часы. Будешь, как это у вас? — подсадной уткой. Ха-ха! И не вздумай, приятель, из пса превратиться в льва. Вмиг схлопочешь пулю.
Одетый, я было уже направился к дверям, уверенный в том, что первый раунд выигран мною, но тут снова раздался насмешливый голос:
— Минуточку, приятель. Кто спешит, тот людей смешит. Вот карта рынка. Покажи, в каком месте у тебя назначена встреча.
Подхожу к столу. Карта-схема. Вроде наших школьных… «немых». Хитрая карта. Без названий.
Затылком ощущаю настороженный, ловящий взгляд следователя, взгляд гончей, идущей по следу.
Так вот на чем задумал поймать!..
Тяну с ответом и словно слышу вкрадчивый, липкий голос: «Давай, давай, голубчик, лезь в капкан».
— Ошибочка, — говорю, — господин следователь: Федот да не тот. Мне, господин следователь, нужна Тандета, а тут карта Главного рынка.
Теперь можно обернуться. Охотничьи огоньки в глазах «весельчака» гаснут.
— М-да… действительно ошибочка. Вот тебе, приятель, Тандета… Значит, здесь? Теперь — марш за работу.
В закрытой машине довезли до почтамта. Переводчик еще раз напомнил напутствие «весельчака», рассказал, как попасть на рынок.
Пришел на место, где продают часы, Очень неудобное для побега: узкий переулок и мало людей. Рядом со мной тут же выросли молодчики — тоже с «Омегами». Куда я — туда и они. Я заломил такую цену, что покупатели один за другим отходили разочарованные. Под вечер меня отвезли в Монтелюпиху[4] — краковскую тюрьму гестапо. Днем — в том же сопровождении — снова на работу. На этот раз мы прошли через весь рынок.
Тандета гудела огромным ульем. Торговались отчаянно. Шум, крик, гам. Все тут продавалось и покупалось: зажигалки и бюстгальтеры, сигареты, иголки (чемодан иголок — и ты миллионер), «квасне млеко» и новые солдатские шинели, порнографические открытки и старинные издания библии в переплетах из телячьей кожи, тончайшие голландские кружева и… тифозные вши, именуемые «сестричками». Мальчишки — местные гавроши — продавали их солдатам маршевых рот. Товар этот пользовался повышенным спросом. Солдаты фюрера нередко предпочитали тифозный барак фронту: высокая температура, обнаружение «сестричек» — спасали от «катюш» и «котлов».
И все это среди островерхих башенок, у старинных лотков, средневековых амбаров с подъемными механизмами. Рынок буквально кишел людьми: горожанами, приезжими гуралями[5], офицерами и солдатами вермахта. В этой толчее, в шуме и гаме, в многоголосом разноязычии — что только не мерещилось мне: налет советской авиации на Краков, акция польских патриотов, суматоха, пьяная свалка. И я тянул время, замедлял шаги, чувствуя затылком неторопливые взгляды, дыхание своих телохранителей.
Нет, дела уж не так плохи. Выше голову, Михайлов. Тут можно попытаться…