Он гадал, кого же из них обидеть, а кого не обидеть, и принял неожиданное решение: послушался своего дружка Назима Ахмедова и поехал с ним в Захмат-али, где природа балует и люди хорошие, и жизнь дешевая.
Ну, положим, природа не слишком баловала. Правда, в самом Захмат-али шумели арыки и сады, но по дороге к границе, куда приходилось Стебенькову возить грузы, кроме песка и солнца, ничего не было. Хорошо, что в армии его научили и жару переносить, и ночи не спать.
А вот люди, точно, были хорошие. Вначале Стебеньков остановился у Ахмедовых. Отец Назима — персональный пенсионер — принял Василия в свой дом, как родного, и помог устроиться на автобазу.
Начальник автобазы, Алексей Матвеевич Юрьевский, тоже встретил паренька приветливо и посадил на ГАЗ-51, только что прибывший с завода.
Стебеньков был за это ему очень признателен и... влюбился в голубоглазую учительницу, оказавшуюся дочерью начальника автобазы.
Василий смутился и решил по возможности дольше скрывать от Алексея Матвеевича свои чувства. Но Алексей Матвеевич был отцом, и, как любящий отец, очень скоро заметил, что с дочерью творится неладное. Он посоветовался с женой и решил: дочь влюблена. В кого?
Алексей Матвеевич гадал, какой же такой парень нарушил покой его Людочки и вдруг узнал, что этот парень — их новый шофер Васька Стебеньков. То есть Василий Николаевич Стебеньков, демобилизованный солдат и, таким образом, человек вполне самостоятельный.
И вот сегодня Алексей Матвеевич вдруг огорошил молодого водителя вопросом: когда свадьба?
Стебеньков побежал в школу к своей учительнице и передал разговор с будущим тестем. Она смеялась и сказала, что решат, когда жених вернется из очередного рейса.
Стебеньков посмотрел на часы — половина девятого,— и задыхаясь от бега, а, может быть, от счастья, вернулся в гараж.
В начале десятого он получил путевой лист, из которого следовало, что ему предстоит отвезти в Реги-равон типографскую бумагу. Подал машину к работающему круглосуточно складу. Помог вкатить в кузов два рулона и, уже выезжая на загородное шоссе, обогнал грузовик.
— Стой!— крикнул ему водитель в косоворотке. Но Стебеньков притворился, что не расслышал.
И вдруг перед ним вырос человек с поднятой рукой.
Стебеньков затормозил.
К нему подошел капитан в форме речного пароходства:
— Не в Реги-равон случайно?
— В Реги-равон.
— Довезешь?
Стебенькову страшно хотелось поговорить: еще бы — он женится! И вместо ответа он распахнул дверцу кабины.
— Садись, ребята!— крикнул кому-то капитан.
Стебеньков удивился, когда из придорожного кустарника вдруг высыпали люди и, перекидывая какое-то имущество через борта, за полминуты оказались в кузове.
Капитан засмеялся, видя растерянность Стебенькова:
— Ну, чего ты испугался? Это — геологи.
Стебеньков промычал что-то нечленораздельное. Если бы он знал, что капитан не один, конечно бы, не остановил машину.
— Юрий, иди сюда!— позвал капитан.
Узкоплечий подросток охотно уселся рядом со Стебеньковым и, подождав, пока капитан заберется в кузов, кивнул шоферу: поехали.
Стебеньков неохотно тронул машину с места. Хоть бы капитан сел с ним, а то ведь этому желторотому даже о своих сердечных делах не расскажешь.
Стебеньков плотно сжал губы и, включив фары, прибавил газ.
«Желторотый» с любопытством вглядывался в ночь, улыбался потрескавшейся земле, которую выхватывал из темноты луч света.
«Блаженный»!— подумал Стебеньков, отворачиваясь от своего неожиданного пассажира. Но вот этот пассажир заговорил, а Стебеньков насторожился. «Желторотый» интересовался границей: какая она и скоро ли приедут?
— А тебе зачем?— не слишком любезно спросил водитель, чувствуя, как в душу закрадывается сомнение: кого он везет?
«Желторотый» охотно ответил, что он сын майора Серебренникова и к отцу едет впервые. В Ташкенте его встретил тот самый капитан в форме речного пароходства, который остановил машину.
— А другие кто?—без особого энтузиазма спросил Стебеньков.
Юрий подтвердил: геологи. Он познакомился с ними сегодня.
У Стебенькова остался неприятный осадок от внезапного вторжения неизвестных в машину и он спросил настороженно:
— Чего же автобусом не поехали?
Юрий ответил, что у него просто не хватило терпения дожидаться утра, и Горский понимал это. О геологах он мало что мог сказать вразумительного. Разве что двое из них постарше, а двое совсем молодые, наверно, его ровесники.