«Пусть эти милые черты навек останутся живыми.Лена».
«Люся так не напишет»,— подумал лейтенант и вдруг его осенило.
— Я кое о чем догадываюсь,— сказал он, резко поднимаясь.— Поехали, сейчас разберемся... Где у вас назначено свидание?
— Возле дома туриста.
— Когда?
— В половине седьмого.
— У меня — тоже. Скорее, а то опоздаем!..
Когда Пулатов и Горский выскочили из такси, к часам возле дома туриста подходили две девушки. Они были в одинаковых голубых платьях с яркими розами в светлых, как лен, волосах. Только у одной роза была справа, а у другой слева. И похожи девушки были друг на друга, как эти розы. Они улыбались. Видимо, им доставляло удовольствие замешательство молодых людей.
— Вы—близнецы?—радостно спросил Пулатов, еще не зная, к какой девушке обращаться.
— Ничего подобного,— ответила одна из них и в свою очередь спросила:—А вы, оказывается, знакомы?
Пулатов узнал по голосу!
— Люся!
Но и Горский обрадовался?
— Леночка!— и шагнул к ней.
Пулатов шепнул Горскому:
— Это — Люся!
Горский беспомощно остановился.
На них стали обращать внимание.
Пулатов подхватил девушек и потащил к такси.
— Поехали, поехали, там разберемся!
Они расплатились за трамвайным парком и направились к Загородной роще.
Теперь Пулатов знал, какая из сестер Людмила. Лицо у нее было строже, и эта строгость, если приглядеться, делала сестер совершенно разными.
— Так вы не близнецы?—переспросил он.
— Нет, Леночка младше.
— На год — не считается,— подхватила Елена.
— До чего похожи!— всё еще не веря, произнес лейтенант.
Елена была живее: она и смеялась громче, и тащила за собой сестру. Конечно, это она придумала назначить свидание молодым людям одновременно. Людмилу — лейтенант чувствовал — мучают угрызения совести. Он видел, как по ее лицу разлилась краска, точно отражение красноцветных каштанов, мимо которых они проходили. И он взял ее под руку.
— Почему же ты не говорила, что у тебя есть сестра?
Она улыбнулась:
— А ты не спрашивал.
Он в самом деле ни о чем ее не спрашивал. Ему и так было с ней хорошо.
О ЛЮДЯХ ХОРОШИХ И РАЗНЫХ
Армен Микаелян торопился так, словно за поворотом откроется Ереван, и газик свернет на улицу Шолохова, где жила старая мать Армена. Но поворот следовал за поворотом,а дорога все бежала и бежала вперед, увлекая за собой машину.
Серпантинами взобрались на перевал и снова спустились в долину. Дорога окунулась в хлопковое поле. По обе стороны от нее веером растекались кусты с первыми желтыми завязями. По зеленым рядкам бойко шагал «ДТ-34» с фанерным навесом от солнца.
Рядом с Микаеляном сидел майор Серебренников. Сзади прикорнул Бородуля.
Микаелян виртуозно крутил баранку и гадал, как Серебренников заговорит с Бородулей.
Серебренников молчал.
Бородуля прикрыл глаза и покачивал головой в такт машине. Это Микаелян видел в зеркальце.
«Ясно,— решил про себя Микаелян.— Майор скажет: о чем задумался, Бородуля?»
Передние скаты машины набежали на яркие буквы, выведенные на гудроне, с огромным восклицательным знаком в конце «СТОП!»
Микаелян резко затормозил и остановился возле шлагбаума.
К машине подошел пограничник, заглянул в кабину. Увидел майора Серебренникова. Доложил: на границе без происшествий.
— Хорошо,—ответил Серебренников,— продолжайте службу.
Газик проскочил завод эфирных масел и въехал в районный центр.
Возле хлопкоочистительного завода пришлось задержаться: взад-вперед маневрировал куцый паровозик. Он толкал порожние платформы, оглашая воздух петушиным криком, и, наконец, скрылся за железными воротами.
Газик прошмыгнул под отяжелевшими проводами, словно специально укутанными почерневшими хлопьями ваты. Вдоль улицы выстроились чинары и тополя с побеленными стволами. За ними блестели оконными стеклами аккуратные домики с синими ставнями. Лениво плескалась вода в арыках, слизывая с берегов опавшие листья.
Видно, местные жители хорошо знали Серебренникова, потому что он едва успевал отвечать на приветствия.
За широкоэкранным кинотеатром свернули на одну из окраинных улочек. Здесь зелени стало меньше, и домишки пошли глинобитные.
Потом поселок оборвался.
Асфальт кончился. Газик затрясся на выбоинах, взметнул пыль. Запахло раскаленным песком.
Бородуля перестал дремать и уставился на крутой затылок майора.
«Ну, что, Бородуля, проснулся?»— начал Микаелян разговор за Серебренникова, и уже в который раз покосился на майора.