Он увидел над собой звездное небо — огненное, громадное, но сколько ни всматривался, не мог различить Большую Медведицу. Все звезды были незнакомые. И чем больше вглядывался в них Бородуля, тем страшнее ему становилось. На самом деле: куда девалась Большая Медведица?
Бородуля прижался к земле и закрыл глаза.
Не думать о звездах... Не думать о звездах... Вообще ни о чем не думать !..
Так он лежал долго. И вдруг на какое-то мгновение сознание отключилось. Бородуля словно провалился куда-то. А на него шла
Большая Медведица.
Он испуганно вскинул веки. Определенно на него кто-то шел.
Небо стреляло звездами и прижимало к земле. Хотелось отползти подальше в камыши и спрятаться. Ноги налились свинцом, не слушались. Тогда он снова закрыл глаза и сдавил голову руками.
— Рядовой Бородуля!
Что происходит?!
— Бородуля, встать!
— Стой, кто идет?!— отчаянно крикнул он и щелкнул затвором.
Кто-то отвел дуло карабина в сторону.
— Этим не шутят.
Бородуля, наконец, увидел, что рядом стоит майор Серебренников. Это он отвел карабин в сторону.
Бородуля вскочил на ноги.
— Товарищ майор, товарищ майор!..— как в бреду бормотал он.
— Спал, Бородуля? — спросил майор, отпуская карабин.—Поставь на предохранитель.
— Он испугался...
Это говорил Назаров.
Старшина Пологалов молчал.
Бородуля вдруг понял всю нелепость своего положения и похолодел.
— Я не испугался.
— Так что же? — тихо спросил майор.
— Я за... маза... скировался,— голос у Бородули дрожал.
— ЧП,— вздохнул старшина.
— На заставе разберемся,— медленно произнес Серебренников.
Вскоре подошел наряд соседей, и майор узнал полковника Заозерного.
Серебренников доложил, что наряды несут службу бдительно, кроме одного.
Полковник слушал хмуро, и Серебренников представил себе, как пульсирует бугорок над его бровью.
— Бородуля — трудный солдат,— сказал Серебренников,— но я уверен: сегодняшний случай послужит ему уроком.
— Возможно,— согласился Заозерный.—Но за него отвечаете вы лично.
— Есть!
— У вас всё?
— Как вам сказать...— Разговаривали по-прежнему шопотом.— Меня капитан Ярцев беспокоит.
— Ярцев? В чем дело?
— Взвинченный он, недовольный.
— А как на заставе?
— На заставе порядок.
— Ярцев — лучший начальник.
— Я знаю.
— Может быть, его расстроило, что не перевели в штаб?
Серебренников пожал плечами:
— А, может быть, он устал?
Заозерный поморщился:
— Я бы давно прислал ему офицера, да замучили разные сборы. Что поделать, и в округе перебарщивают.— Он посмотрел на Серебренникова,— Вы — секретарь парткомиссии, вот и занялись бы этим. Через политотдел.
— А вы? — вопросом на вопрос ответил Серебренников.
Заозерный махнул рукой:
— Мне некогда. На плечах — граница.
Он помолчал.
— Ярцев — удивительно... Вот уж за кого я был совершенно спокоен... Разберитесь, Владимир Михайлович.
— Попробую,— ответил Серебренников.
ТРЕВОГА
В комнате было душно. Затянутые марлей окна почти не пропускали воздуха. Но москиты пробивались сквозь густую сетку, жалили и ускользали из-под пальцев.
Лариса—жена Ярцева—сидела возле детских кроваток, отгоняла москитов.
Ярцеву не спалось. Он лежал с открытыми глазами. Думал. Заместителя нет, а одному все-таки трудно работать. Устал и едва сдерживает раздражение. А тут еще это письмо от друга.
Так, может быть, придти в политотдел, к Тому же майору Серебренникову, и сказать:
«Товарищ секретарь партийной комиссии, я — коммунист Ярцев — считаю, что со мной поступают неправильно...»
— Пора, Коленька, вставай!
Ему не хотелось отвечать.
— Коля, ты слышишь?
Лариса подошла к мужу и, увидев, что он лежит с открытыми глазами, спросила озабоченно:
— Ты заболел?
Он отвел ее руку. Встал. Посмотрел на часы. Через пятнадцать минут нужно было высылать на границу очередной наряд.
— Ты обязательно ложись,—сказал он ей.— Так ведь можно известись.
Во сне заворочался Славик.
— Видишь? — ответила она тихо.— Как же я лягу?—и на цыпочках подошла к сыну.
В дверь постучал дежурный.
— Иду! — сказал капитан, поправляя портупею.
Он проинструктировал наряд и остался в канцелярии. Скоро должен был вернуться с границы майор Серебренников. Ложиться не стоило.
Освещенная слабым светом, длинная, узкая комната показалась чужой и неуютной.