Но сейчас, в эти минуты, на родной земле рвутся фашистские снаряды и бомбы, кромсают сады и виноградники, поджигают и поднимают в воздух крестьянские дома… Все, что вошло в плоть и кровь Карасева в семье, с детских лет, все, что пришло в сердце, в сознание вместе с армией, с комсомолом, с партией, в которую ой собирался вступать, — все это сконцентрировалось сейчас в одном, таком коротком и таком большом слове — Родина!
Вперед, Регера!.. И Регера несла его навстречу встающему новому дню — дню 22 июня 1941 года.
В комендатуре все было поднято в ружье. Передовые пограничные посты уже вели бой. Бледный комендант шагнул навстречу Карасеву и хриплым от волнения и усталости голосом крикнул:
— На первую заставу!.. Бойцы во дворе… Действуйте, товарищ лейтенант!..
Карасев быстро и коротко, по-уставному, повторил приказание и с группой солдат, уже ждавших его, поспешил на заставу.
Боевые участки первой заставы располагались юго-западнее села Бедражи, в районе моста через реку Прут. Выдвинутые вперед посты специально охраняли подходы к мосту и половину моста, примыкавшую к советскому берегу. Большой, массивный, он висел над водой, тяжело опираясь о речное дно, и уходил вдаль, на румынский берег.
Здесь кипел жаркий бой. На настиле первого пролета моста лежал, широко раскинув ноги, сержант Назарук и пулеметными очередями сметал вражеских солдат, пытавшихся продвинуться по мосту. На берегу в блиндажах, в зарослях и кустах по обе стороны моста залегли стрелки и два других пулеметчика — Кубатько и Бондаренко. Они встречали метким огнем лодки противника, приближавшиеся к берегу. С лодок трещали винтовочные и пулеметные выстрелы. Артиллерийские снаряды и тяжелые мины со свистом рассекали воздух и рвались та далеко позади пограничников, то за несколько метров до кромки воды. Перелет… Недолет… Фашистские артиллеристы пристрелялись плохо, и это давало возможность пограничникам держаться на месте, почти не неся потерь.
Но лодок и паромов становилась все больше, они шли волна за волною, и некоторым из них удалось пристать к берегу. Когда Карасев с бойцами подскакал к мосту, из нескольких лодок уже выпрыгивали на берег гитлеровцы. А на них уже набегали, кололи штыками, били прикладами и стреляли в упор бойцы-пограничники, поднявшиеся в штыковую атаку. Их была всего горсточка, молодых, необстрелянных ребят. На все они дрались так, будто уже не раз участвовали в жарких боевых схватках и все, что происходило сейчас на берегу и в воде, было им знакомо и привычно.
Отбив первую попытку противника высадиться на советский берег и захватить плацдарм, бойцы рассредоточились вдоль берега и открывали огонь, как только на реке показывались лодка или паром.
Вытерев вспотевшее, разгоряченное лицо, Карасев прижался к земле рядом с пулеметчиком Бондаренко. Всегда спокойный, даже несколько флегматичный, Бондаренко, казалось, не утратил этих своих особенностей и сейчас. Почти не шевелясь, лежал он у пулемета, хладнокровно посылал очередь за очередью и только изредка что-то шептал про себя и скрипел зубами.
В двух шагах от Карасева лежал Терехов. Вернее, не лежал, а вертелся на земле. Голова его непрерывно поворачивалась во все стороны, плечи то поднимались, то опускались, глаза лихорадочно блестели. Зная характер этого непоседливого бойца, Карасев был уверен, что Терехов нетерпеливо ждет очередной волны вражеских лодок и готов, не дожидаясь их приближения, сам кинуться в воду и плыть туда, на тот берег, чтобы бить, крушить все, что попадется на пути.
Больше всего поразил Карасева младший сержант Вальков. Щеголеватый и самоуверенный, он не раз, бывало, форсил перед товарищами, хвастался своим умением играть на гитаре и петь чуть в нос нарочито грустные, томные песни. Иногда казалось, что Вальков слишком влюблен в себя и готов, в ущерб учебе и службе, заниматься «артистической деятельностью», то есть художественной самодеятельностью. А сейчас Валькова не узнать. Ни щеголеватости, ни форса, ни улыбки. Лицо потемнело, скулы заострились… В штыковую атаку он поднялся одним из первых. А когда кто-то крикнул, что пулеметчик Назарук ранен или убит, Вальков подскочил к Карасеву и быстро, задыхаясь, проговорил:
— Товарищ лейтенант… Разрешите мне…
Но Карасев уже приказал Терехову:
— К пулемету!..
И Терехов побежал — именно побежал, а не пополз — к пулемету, и через минуту РДП[4] заработал так же уверенно, как и в руках Назарука.
На других боевых участках тоже не затихала стрельба. Везде противник, пытавшийся внезапно форсировать Прут и высадиться на наш берег, встречал упорное, ожесточенное сопротивление пограничников, принявших на себя первые удары войны.