И лишь когда из дымчатой зыби выплыло знакомое с первого класса лицо учительницы, которая шла навстречу Маковкину, карусель прекратилась.
Влас сразу пришел в себя, спрятал папиросу в рукав и как ни в чем не бывало принялся изучать небо.
Там клубились облака. Одно было похоже на бородатого козла, а другое, с растрепанными краями, на кляксу. Только клякса не фиолетовая, как в тетрадке у Власа, а белая, словно голубую небесную страницу испачкал какой-то другой Влас, у которого были белые чернила.
— Почему, Маковкин, не в школе? — спросила Анастасия Ивановна. — Опоздаешь на урок.
— Я задачи в уме решаю, — солгал находчивый Влас.
— То-то, я гляжу, — засмеялась учительница, — твои облачные знания рассеиваются на уроках, как дым…
И тут Влас носом учуял, что и впрямь в воздухе чем-то запахло.
— У тебя, Влас, рукав дымится…
— Не может быть! — всполошился Влас и замахал рукой. — Это пыль такая. Под кровать за учебником лазил. Насквозь пропылился… Извините, Анастасия Ивановна, но я побегу. А то, чего доброго, на урок опоздаю…
Возле школы Влас остановился. Завернул за угол, чтобы погасить папиросу. Но она, оказывается, сама погасла.
Откуда же тогда дым? Ах, вон в чем дело — тлеет подкладка на рукаве! Ее прожгло в двух местах.
— Ничего! Никто не заметит. — Влас сунул окурок в пенал и вошел в класс.
Ощущая на языке табачную горечь, Влас на уроках думал о недокуренной папиросе.
— Да от тебя табачищем несет! — поразился Глеб Горошин. — Ты разве курящий?
— Настоящий мужчина! Не то что ты! Вот полюбуйся, — Влас открыл пенал и показал окурок.
— Вместо карандашей носишь? — спросил Глеб. — Пенал-табакерка?
— Хочешь, дам курнуть?
— Мне жизнь еще не надоела. В табаке — я в газете читал — вредный никотин. Одна капля никотина убивает здоровенного кролика.
— Я не кролик. До ста лет проживу! Вот достану спички и закурю по-новому. Затяжным засосом!
Спички Влас раздобыл в школьном буфете. На газовой плите лежал целый коробок. Влас незаметно сунул его в карман и выбежал на улицу.
— С таких лет дымом голову забиваешь! — увидев в его руке папиросу, заворчал прохожий старик. — Что, тебе раньше времени помереть захотелось? Брось!
Влас юркнул обратно в школу.
«Помереть захотелось»! — мысленно передразнил он старика. — Какой-то маленький окурок разве может погубить жизнь? Чепуха на постном масле!»
Влас спрятался под пальто в раздевалке, где людей не было, и зачиркал спичкой.
— Одежку решил подпалить?! — словно снег на голову обрушилась гардеробщица. — Убирайся отсюда, поджигатель, пока уши целы…
Вот жизнь! Даже курнуть не дадут. Школа большая, а свободы — никакой! Прямо хоть на чердак или на крышу забирайся. На крыше, пожалуй, еще хуже — на виду у всей улицы, а вот на чердак полез бы. Звонок помешал. Опять беги на урок…
Дома он бросил портфель на кухне возле плиты, где мать готовила жаркое из кролика, и шмыг в спальную. Вынул спички из кармана, прикурил. Дым расползался в разные стороны и, свиваясь петлями, лез к потолку.
Влас втянул в себя новую порцию дыма и, оттопырив нижнюю губу, струйками выпустил его под нос.
В глазах помутнело. Голова закружилась, и к горлу подступила тошнота.
Он кашлял и сморкался, сморкался и кашлял. Ничего не соображал. Ничего не видел…
Из кухни донесся голос:
— Сынок, обедать пора!
Влас не слышал. Мать позвала еще раз. Снова молчание. Тогда она сама вошла в комнату. Там было дымно и пахло табаком.
«Все стены прокоптил своим куревом, — мысленно ругнула она мужа. — Ушел на работу, а комнату проветрить забыл…»
Сына мать увидела на диване. Он лежал, разбросав руки, и судорожно вздрагивал.
— Проснись, — тормошила она его. — Кролик остывает…
Влас встрепенулся, пролепетал с заиканием:
— К-какой т-такой кро-кролик?.. Он давно п-по-помер… Одна кап-кап-капля ни-к-котина…
И снова закрыл глаза, уронил голову на диван.
«От уроков, видать, ум помутился, бредить начал. Пусть поспит, — вздохнула мать. — Да, нелегко нынче детям знания даются…» Она подошла к окну и распахнула форточку. Струя свежего воздуха ворвалась в комнату. Дым постепенно рассеялся.
Влас очнулся, когда матери рядом уже не было. Долго не мог понять, где он. Поднялся, протер глаза, глянул на свое отражение в зеркале. Лицо белее, чем стена в спальной. Щеки впалые. Покрасневшие глаза по-стариковски слезились.