Подбежав, они схватили Опанаса под мышки и поволокли к грузовику. Я обогнал их.
Два высотных дома справа от почтамта были полностью разрушены, у третьего проломлена крыша, из дыры валил дым. Мы почти дошли до грузовика, когда тяжёлый низкий рокот заглушил звуки боя, начавшегося на Крещатике.
— Чьи это вертушки? — прохрипел Опанас, а потом из-за крыш домов вылетели вертолёты. Массивный грузовой «тандем» с двумя винтами сопровождала пара узконосых «чёрных крокодилов» с блоками ПТУР на подвеске и пулемётными турелями под кабиной.
Они открыли огонь, и грузовик исчез в яркой вспышке.
Взрывная волна едва не сбила меня с ног, я присел, потом упал на колени. Загрохотал пулемёт, полоса разрывов побежала ко мне по асфальту, но вертолёт отвалил в сторону, не прекращая стрелять, и она изогнулась дугой, ушла за спину…
Сквозь грохот донёсся короткий вскрик.
Я оглянулся.
Увидел три неподвижных тела. Расколотый шлем Опанаса. Кровь, бегущую по чёрным усам.
И тогда мне стало всё равно. Спасения не было — некуда бежать, незачем прятаться.
Не на что надеяться.
Я уже давно ни на что не надеялся. Всё шло к этому, другого будущего у меня не было.
Сев, я стянул через голову ремень винтовки, отстегнул кобуру с «кедром» и бросил оружие на асфальт. «Крокодилы» понеслись над Крещатиком, «тандем» опускался посреди Майдана, а из-за домов вылетали всё новые вертолёты, и на боках их изгибали шеи двуглавые орлы.
Глава 2
— Ты — военный преступник, — произнёс мужчина в штатском. — Хотя это слишком громко звучит для обычного наёмника, но по закону ты — военный преступник и в качестве такового подлежишь уничтожению.
Сидевший рядом с ним генерал российской армии молчал.
Звякнув наручниками, я откинулся на спинку неудобного, твёрдого стула. В комнате был низкий потолок с лампочкой под решётчатым колпаком, покрытые бетонной «шубой» стены, железная дверь, стол, за которым в креслах расположились эти двое, и стул, на котором сидел я.
Я облизал рассечённую губу. Заживающая ссадина на скуле зудела, но почесать её было нельзя — руки скованы за спиной. И обритая прошлым вечером голова, смоченная дешёвым одеколоном, тоже чесалась.
— Суд состоялся, приговор вынесен. Тебя расстреляют.
— А был суд? — спросил я. — Наверное, я его случайно пропустил.
Гражданский — сдержанный в движениях, с властным взглядом и сединой в волосах. На столе перед ним лежал чёрный лэптоп, на экран которого он всё время посматривал. Ещё у него была манера сжимать левую руку в кулак и потирать подбородок большой золотой печаткой на безымянном пальце.
Генерал — средних лет, молодцеватый и румяный. Глядел на меня с лёгким презрением, но в целом вполне равнодушно, как на букашку, которую скоро раздавят, после чего о ней не вспомнит ни одна живая душа. А вот у гражданского взгляд был иной: заинтересованный и острый.
— Не помню зала с судьей и свидетелями, — продолжал я, — адвоката, прокурора… Что там ещё положено в суде?
Кажется, этим я немного вывел генерала из себя. С того момента, когда конвой ввёл меня в комнату, он сидел молча, только кивал иногда, но теперь заговорил:
— Трибунал это был, а не суд. А для тебя и расстрела мало. Сколько жизней у тебя на совести, наёмник?
— Не знаю, — честно сказал я. — Я же военный лётчик. Пилот, такая у меня работа.
— Пилот-наёмник, какая разница? Убивал ты за деньги.
— Все, кого я убил, были солдатами или бандитами. Вооружённые бандформирования, слышали о таких? Если б не я их — они бы меня.
— Да лучше б тебя духи сбили из «стингеров» своих, не тратили бы мы сейчас время. Надо было вас всех прямо там, на Майдане, к стенке поставить, а не везти сюда.
Генерал повернулся к седому:
— Как времена изменились! Раньше наёмники эти… ну чистые бандиты, зря, что ль, их душьём прозвали? А теперь вон самолёты у них!
Я криво улыбнулся.
— А ты скольких на смерть отправил? Сколько солдат из-за тебя домой не вернулись из горячих точек к мамкам своим? Взвод, два? Батальон?
Всё-таки это был генерал, а не лейтенант какой-нибудь желторотый — он не полез вокруг стола двинуть мне по морде, даже не выругался, лишь бросил презрительный взгляд.
А седой посмотрел на экран лэптопа и сказал:
— Егор… Редкое имя сейчас. Кто тебя так назвал?
Я пожал плечами:
— В детдоме.
— А фамилия ещё интереснее — Разин. О детстве совсем мало сведений… Может, расскажешь нам?
— Не было у меня детства. Детдом, и все дела. Потом лётно-военное училище…