Тем временем Устина пробралась на перрон. Многие легионеры узнали знакомую девушку — их подразделение довольно продолжительное время находилось в Гоще, к тому же Устине по поручению руководителя подпольной группы приходилось не раз разговаривать с некоторыми из них. Из открытых окон вагонов ей стали махать руками, что-то кричали. Заметили ее и те, что решили перейти к партизанам. Один из них вышел из вагона, подбежал к Устине. Она отвела его в сторону, тихо спросила:
— Когда отправляетесь?
— Скоро. Как только подадут паровоз. Передайте своим, что мы до последней минуты ждали их представителя, чтобы узнать путь в лес, в партизанский отряд.
— Если ждали, действуйте, пока не поздно. Пусть товарищи, которые решили перейти на сторону партизан, выходят с оружием из вагонов. Поведешь их в город. Я буду ждать на улице. Только быстрее. Дорога каждая секунда.
Минут через пять на перроне построились в две шеренги семнадцать легионеров с винтовками за плечами и подсумками на ремнях. Восемнадцатый скомандовал: «Прямо! Шагом марш!» — и небольшая колонна бодро зашагала к выходу с перрона.
Из вагонов кричали:
— Куда? Куда вас несет? Скоро отправляемся.
— Идем, куда приказано, — ответили им.
Никто не попытался задержать уходивших. Строем вышли они с пристанционного перрона. Так же, не нарушая строя, прошагали вслед за Устиной несколько кварталов по городу. А она вдруг растерялась. Девушка не очень хорошо ориентировалась в Ровно. Куда вести людей дальше? Взяв инициативу в свои руки, Устина поняла, как трагически может закончиться ее затея. Если быстро подадут паровоз и немецкие офицеры вернутся в свой вагон, они тут же узнают об исчезновении группы солдат. Тогда, считай, конец! Поднимется тревога. Беглецам не уйти!
Лихорадочно обдумывая, что делать дальше, девушка беспомощно оглядывалась по сторонам, как бы ища выход из создавшегося положения. Неожиданно повернула в какой-то глухой переулок. Легионеры двинулись за ней.
— Вот что, ребята, — сказал она. — Теперь все будет зависеть от вас самих. Идите в Тютьковичи. Это сюда, — кивнула она в направлении села. — Пока не выйдете из города, нигде не останавливайтесь, не задерживайтесь. В Тютьковичах немцев нет, я знаю точно. Заходите в крайние хаты и ждите, старайтесь не попадаться на глаза фашистским прихвостням. Придет человек, скажет: «Я от Устины». Это и будет тот, кто вам нужен. До села недалеко. Лишь бы немцы не хватились, не организовали погоню...
— Ничего, девушка. Живы будем — не помрем! — ответил один из легионеров. — Теперь мы с оружием, в руки фашистам просто не дадимся. Может, еще и с тобой встретимся! Прощай! Передавай привет товарищам!
Сестру я увидел возле фабричных ворот. Ее лицо было бледным и заплаканным. Молнией мелькнула мысль: «Что-то случилось дома!» Но Устина, не дав мне вымолвить ни слова, быстро рассказала, в чем дело. Вместе с ней мы побежали на Скрайнюю улицу, в домик Чидаевых. Шкурко там уже не было. Бросились на квартиру к Николаю Поцелуеву. Встретили его возле дома: он куда-то собирался ехать на велосипеде. Я в нескольких словах объяснил, что произошло на вокзале. Надо помочь людям, иначе может случиться беда!
Солнце уже клонилось к закату, когда Николай Поцелуев выехал на своем стареньком велосипеде за город. Его раненая нога тупо ныла, но он изо всех сил жал на педали, одновременно прислушиваясь, не раздадутся ли впереди выстрелы. Однако вокруг было тихо: за легионерами, видимо, пока не гнались. Тишину городского предместья нарушал лишь скрип возвращавшихся с базара подвод.
Отъехав от городской окраины, Николай увидел впереди двух солдат в немецких мундирах с винтовками. Они стояли в стороне от дороги и с заметной тревогой посматривали на оставшийся позади город. Поравнявшись с солдатами, Поцелуев притормозил велосипед: чуть подальше, в придорожном кустарнике, он заметил расположившихся на привал смуглых парней, тоже в серо-зеленых мундирах и с винтовками.
«Они!» — решил политрук. Двое у дороги подозрительно поглядывали на него. Николай, держа на всякий случай руку с гранатой в кармане, спросил: