— У нас опять набралось около сорока человек, которых необходимо переправить к партизанам. Это, главным образом, военные, бежавшие из фашистского плена или отпущенные немцами из лагеря на работу в город. Проводить их в лес надо как можно быстрее. Сам знаешь, в городе творится черт те что: всюду полно немцев, прибыл новый отряд жандармов. Есть подозрение, что гестаповцы готовятся произвести очередную поголовную проверку населения. Шкурко пытается выяснить, в чем тут дело, но пока узнать ничего не удалось. Короче говоря, выводить в лес пленных надо немедленно, иначе немцы снова упрячут их в лагерь. А тут эта блокада...
Многое из того, что рассказывал мне Луць, я знал и сам. Немцы действительно готовили какую-то крупную операцию. Но дело, вероятно, не могло ограничиться только поголовной проверкой документов у горожан и обысками в их квартирах. Скорее всего, гитлеровцы собирались нанести одновременный удар по подпольщикам в Ровно и по партизанам в лесу. Если до сих пор отряды генерала Пиппера ограничивались блокированием и контролем дорог, то теперь, по некоторым имевшимся у нас сведениям, фашисты собирались прочесывать лесной массив в зоне расположения отряда Медведева.
— Полковник, конечно, наверняка знает о концентрации сил карателей в Ровно, — сказал я. — Но и мы, Иван, не должны зевать. Надо во что бы то ни стало восстановить связь с медведевцами, регулярно информировать их о положении в городе. — Луць молча кивнул. — И вот еще что. Беспокоит меня отсутствие связи с Бегмой. Не удалась наша первая попытка, необходимо снова послать кого-то во Владимирец.
— Я тоже так думаю, — согласился Луць. — Немцы с каждым днем чувствуют себя все беспокойнее. Красная Армия наступает. Мы не можем, конечно, знать, скоро ли придут сюда наши войска, но готовиться к этому надо. Ты правильно как-то говорил Анохину, что настанет время, когда нам придется спасать промышленные предприятия города от разрушения самими оккупантами. Думаю, что такое время уже не за горами. Немало встанет перед нами и новых задач. Так что установить сейчас связь с секретарем обкома очень важно. И мне кажется... — Иван Иванович сделал небольшую паузу, раскурил погасшую трубку. — И мне кажется, Терентий, лучше всего это может сделать Настка. Она, сам знаешь, женщина смелая, настойчивая, и умом ее бог не обидел — любого вокруг пальца обведет. Сумела разыскать партизан из отряда Медведева, разыщет и секретаря обкома. У нее рука легкая. Я уже говорил с ней. Она хоть сегодня готова отправиться в путь. Вернее, она сама вызвалась пойти во Владимирец, и я согласился...
Что я мог ответить на это предложение? Сказать, что Настке грозит опасность, что немцы и бандеровцы, как гончие псы, рыщут по дорогам и пройти будет трудно? Он знал это и без меня. Известно было Ивану и то, что за последние два года совместной подпольной работы в тылу врага Настка, как и сам Луць, стала для меня самым близким другом. В нашей дружбе мы не делали друг другу скидок, не высказывали вслух ни сочувствия, ни жалости. Молча сносили удары судьбы, потому что встретились, сошлись на окутанной дымом пожаров, пропитанной кровью наших людей земле не для обоюдных воздыханий, а для беспощадной и решительной борьбы с врагом.
— Настка предлагает сделать так, — продолжал Иван Иванович. — Сначала отведет из города к партизанам тех товарищей, о которых я говорил. Дорогу она знает. Потом, прямо из отряда, не возвращаясь в Ровно, пойдет во Владимирец.
— Даже так?
— А ты что, против?
Нет, я не был против, но и не торопился согласиться. В голосе Луця, которого я всегда понимал с полуслова, настроение которого угадывал даже по тому, как он сосал свою трубку, мне послышались то ли невысказанная тревога, то ли непривычная для него грусть. В тот момент я не знал, что над этой близкой и дорогой мне семьей нависла смертельная угроза. Предлагая послать Настку на розыски секретаря обкома, Луць имел в виду, что она не только выполнит задание подпольного Центра. Он хотел спасти жену от возможного, почти неизбежного ареста, избрав для этого не менее опасный путь. Он любил Настку большой, чистой любовью и был уверен, что она не согласится оставить его одного, не уйдет вместе с другими в партизанский отряд. Прекрасно понимая это, Иван Иванович с болью в сердце и предложил ей это трудное задание, лишь бы Настка на некоторое время исчезла из Ровно. Такой выход он считал единственно правильным.
Знай я все это, непременно поддержал бы предложение Луця, уговорил бы Настку уйти в партизанский отряд. Но Иван Иванович в тот момент не сказал мне, что гестапо уже следит за его квартирой. А я считал, что мы обязаны прежде всего уберечь Кудешу от явной опасности, с которой был сопряжен поход во Владимирец. И потому дать свое согласие воздержался.