— Понятно, — задумчиво протянул Мирющенко. — Сегодня же скажу нашим врачам, чтобы усилили «выбраковку» тех, кому грозит вывоз в Германию. Пусть побольше выдают справок о всяких болезнях и немощах... Я полагаю, нам надо как-то скоординировать и действия диверсионного характера, — продолжал заведующий электрошколой после короткой паузы. — Мы тут на днях прикидывали, что можно предпринять. В первую очередь думаем заняться бензоцистернами на станции. Держим на примете почту и телеграф, а также немецкий узел связи, что напротив сгоревшей фабрики чурок.
— Ну что ж, объекты, заслуживающие внимания, — ответил я. — В таком случае наши группы займутся другими «целями», чтобы не тратить время и силы на одно и то же. Со дня на день мы ожидаем из партизанского отряда мины и взрывчатку. Как только «гостинцы» поступят, поделимся с вами по-братски. Через два дня под вечер заходите в домик на улице Первого мая, где мы встречались первый раз. Думаю, к тому времени мы кое-что уже получим. Как настроение у ваших товарищей?
— Настроение боевое. Многим подпольщикам удалось благополучно переправиться в лес. В городе осталось человек пятнадцать, не больше. Наше основное ядро. За этих я спокоен.
— Если придется туго, запомните адрес, товарищ Мирющенко: село Городок, хутор Иосифа Чиберака. Ведите людей туда. Там наша ближайшая к партизанам явка. Хутор Иосифа Чиберака. Запомните? — повторил я.
— Запомню. Спасибо!
Павел проводил меня до выхода. Мы попрощались.
Над городом висела серая, по-осеннему холодная пелена дождя. Дул порывистый ветер, покрывая рябью грязные уличные лужи. Проносившиеся мимо машины обдавали прохожих брызгами. По тротуарам неярко освещенной Гитлерштрассе время от времени проходили немцы в мокрых, блестевших от дождя плащ-накидках...
Я свернул в темный переулок и поспешил на склад утильсырья, к Поцелуеву, куда должны были прийти Федор Шкурко и Иван Луць.
Сторож склада, худой старик лет шестидесяти, предупрежденный заранее Поцелуевым, беспрепятственно пропустил меня во двор. Под навесом грудились кучи всевозможного тряпья, костей, жестяного хлама, а среди двора, прямо под открытым небом, высились кипы бумаги, в основном книг. Их по приказанию немцев свезли сюда изо всех библиотек города и окрестных сел. Они мокли под дождем, расклеивались, превращались в хлам.
— Любуетесь делами представителей «цивилизованной» нации? — послышался сзади голос Николая Поцелуева. — Тут, Терентий Федорович, можно найти все, что за многие века создал человеческий гений: книги Пушкина и Шевченко, Толстого и Гейне, Достоевского и Шекспира, учебники и детские сказки. Много редких, старинных изданий, которые хранились в костелах. Иногда ночью зажгу плошку, читаю. Сердце обливается кровью, когда подумаешь, какие ценности пропадают. Ничего для фашистов нет святого...
— А нельзя ли спрятать, сохранить хотя бы часть наиболее ценных книг? — спросил я.
— Можно, конечно. И кое-что мы делаем. Вон, к примеру, наш сторож, — кивнул Поцелуев в сторону проходной. — Старик, больной, без палки шагу не может сделать, а своими руками горы книг переворочал. Отбирал произведения Ленина, несколько ночей подряд переносил на чердак. Я тоже туда кое-что снес. Потолок от тяжести прогнулся, боюсь, как бы не обрушился. Только бы уцелел склад, много книг сохраним... Идемте в помещение, Терентий Федорович, а то вы и так промокли до нитки. Дождь холодный, недолго и простудиться.
Мы вошли в большой деревянный амбар, чуть ли не до потолка заваленный отходами пеньки. Там было сухо и тепло. Поцелуев дал мне ломоть ржаного хлеба и головку лука. Я с аппетитом съел небогатый ужин и задремал. Разбудили меня появившиеся вскоре Луць и Шкурко.
— Из Шпанова приходил Сергей Зиненко, — сообщил Луць и вытащил из кармана трубку и зажигалку, намереваясь закурить, но Поцелуев молча указал на сухие, как порох, отходы пеньки, и Иван Иванович спрятал трубку в карман. — Приходил Зиненко, говорю, — продолжал он. — Позавчера Сергей вместе с бывшим лейтенантом-связистом Захаровым, однофамильцем нашего тучинского товарища, уничтожили цистерну конопляного масла. Лейтенант, правда, немного обжегся, но масло все-таки немцам не досталось... Это так, к слову. Главное — в другом. Зиненко беспокоится, как быть с заводом? Завод продолжает работать на полную мощность, немцы вагонами вывозят сахар. Зиненко еще прошлой зимой предлагал сжечь предприятие. Потом шла речь о том, чтобы уничтожить, вывести из строя наиболее ценное оборудование. Задержка была за взрывчаткой. Я тогда предложил Зиненко мину. Он повертел ее в руках, убедился, что она противопехотная, сказал, что ею главный вал машины не перебьешь. Одним словом, вышла тогда задержка, а теперь Сергей и сам отказался от взрыва. Завод, говорит, надо сберечь. Придут наши — пригодится. Он прав. Об этом же и Василий Андреевич Бегма пишет. Зиненко имеет новый, по-моему, неплохой план. Сейчас на заводе начали кагатовку свеклы. Всего, как говорит Сергей, будет закагатовано тысячи полторы тонн. Махина! Сергей берется сохранить кагаты в целости до прихода Красной Армии. По этой части у него имеется опытный консультант — кагатник Каленик. Мужик, говорит, честный, не подведет. Ну а с заводом так. Разыскал Сергей одного специалиста-химика из военнопленных. Тот советует засахарить воду в паровых котлах. Сахар отложится на паропроводах, затвердеет. Сколько после этого ни нагревай котлы, нужной температуры не нагонишь. Производство сахара сократится раз в пять-шесть. А поскольку среди немцев на заводе нет настоящих мастеров-сахароваров, о подлинной причине плохого нагрева котлов никто не догадается. Все можно свалить на низкую калорийность угля. Таким образом завод «заморозится», сырье и предприятие будут целы, разумеется, при условии, если подпольщикам удастся сохранить завод от взрыва самими немцами при отступлении из Шпанова. Об этом тоже Сергей подумал. В Шпанове работают более ста бывших бойцов и командиров Красной Армии из военнопленных. Если их организовать и вооружить — ребята отстоят завод, не дадут немцам взорвать его...