— Вот, полюбуйтесь!
Печать с хищно расправившим крылья, держащим в когтях фашистскую свастику орлом. Мелкий готический шрифт. Удостоверение о том, что сотруднику полиции СД такому-то разрешается ношение оружия — пистолета системы «парабеллум» за номером 914859.
Николай, продолжая прижимать к затылку мокрую тряпку, не без удовольствия пояснил:
— Удостоверение фольксдейче. По всему видно, опытным шпиком был, особым доверием у немцев пользовался... Теперь насчет того, как я попал к нему. Помните, вы посылали меня с ребятами на квартиру к фольксдейче узнать, что это за тип? К сестрам Подкаура мы вернулись тогда вдвоем с Соловьевым, а Шкурко по дороге откололся от нас, сказал, что ему нужно встретиться с Иваном Дубовским из Красного Креста. На самом деле он отправился не к Дубовскому, а к зданию управления полиции СД. Федор рассчитал правильно: если фольксдейче подслушал разговор Соловьева и Луця, то непременно побежит к своим хозяевам с доносом. Так и случилось. Шкурко засек гада, когда тот выходил из управления полиции. Значит, донес. Вчера мне Федор рассказал все подробно... Ну, а дальше так. Разделались мы с «Ристунгинспекцион», Соловьев и Ханжа двинулись на хутор. Я хотел было к себе на склад пойти, потом передумал: решил по пути заглянуть к соседу Луця. Подхожу к дому, вижу, стоит этот голубчик возле калитки, прислушивается к пальбе на улице Парижской Коммуны. Подобрался я к нему из-за угла: «Руки вверх!» Сначала поднял, как увидел у меня парабеллум. Потом рванулся в сторону, успел выхватить из кармана пистолет. Я бросился за ним. Хотелось живьем взять гада, отвести на фабрику валенок (ночью там, кроме сторожа Михала, никого нет), допросить как положено, узнать, что он успел сообщить своим хозяевам о Луце. Только когда схватились мы, он саданул меня по затылку рукояткой пистолета. Как я на ногах устоял, сам удивляюсь. Пришлось стрелять...
— Кто из наших в последнее время бывал на квартире у Ивана Ивановича?
— Соловьев заходил, Шкурко наведывался, я раза два был, — перечислил Поцелуев.
— Вот это меня больше всего беспокоит, Николай Михайлович.
— А чего беспокоиться? Не фотографировал же нас фольксдейче. Адресов наших тоже не мог знать. Допустим, видел, приметил — один чернявый, другой блондин, третий такой-то. Что это даст гестапо и полиции СД? Ровным счетом ничего. Был у Луця сосед, теперь его нет. Мертвый шпик уже не опасен. Фашисты и без того давно за нами гоняются. Не даваться им в руки — вот и вся музыка. Иное дело Иван Иванович. Он находился у этого типа под боком. Хорошо, что вовремя ушел с квартиры. А всех нас, кто заходил к Луцю, — ищи ветра в поле!..
— Возможно, так, но все же лучше бы вам перебраться в лес, к медведевцам. Безопаснее. Что ни говори, а приметы тех, кто бывал у Луця, фольксдейче, наверно, сообщил гестапо.
— Ну и что из того? Вас гестаповцы знают как облупленного и разыскивают. Тоже опасно.
— Я, Николай Михайлович, на нелегальном положении. Меня схватить не так просто, а вы все четверо на службе, занимаете определенные должности. Вас в любое время могут сцапать.
— Хорошо, — с некоторым раздражением произнес Поцелуев. — Нам, говорите, надо уходить в лес, к партизанам. А сами-то вы почему в отряд не идете?
— Я не то что пошел, полетел бы к партизанам, если бы не должен был оставаться в городе.
— Ну если вам надо, то и нам тоже. Будем вместе, Терентий Федорович, пока возможно. Самое страшное теперь позади. Наши вон как наступают!.. Представляю, какие они теперь, наши ребята в гимнастерках с погонами! — продолжал политрук после паузы. — Мы в сорок первом отступали, кровавыми слезами плакали, но отступали, ничего не могли поделать. А они теперь так погнали фашистов, что от гитлеровской армии щепки летят. Сила! От Волги до Днепра прошагали! И дальше погонят, не остановятся. Теперь не остановятся!..
Он говорил о советских солдатах и офицерах, как о людях какого-то нового поколения, какого-то чудо-племени, которые сумели сделать то, чего не смогли сделать ни сам он, ни его товарищи в трудном сорок первом. Говорил, видимо не думая, что и он, политрук Николай Поцелуев, принадлежал к тому же самому племени.
Весь следующий день на улицах, примыкавших к военному городку, гудели моторы автомашин и мотоциклов. Убитых и раненых из десятого корпуса гитлеровцы вывезли еще ночью. Теперь на улицах суетились гестаповцы, жандармы, полицаи. Из окруженных плотным кольцом кварталов никого не выпускали. В квартирах горожан шли повальные обыски.
Шкурко сообщил, что возле магистрата выгружаются полевые подразделения войск СС. Все дороги на выезде из Ровно перекрыты патрулями. Возможны новые массовые облавы. Федор Захарович не советовал мне оставаться дальше на «даче» Васи Конарева.