— Кое-что знаю, — утвердительно кивнул он. — С вашим отцом меня познакомил Иван Кутковец. С Устиной я тоже встречался — смелая, отчаянная девушка. Ну а насчет ареста вашего отца, тут националисты постарались. Они, как вы знаете, давно за ним охотились. Теперешний гощанский староста Карпюк, прожженный оуновец, скотина, каких поискать, с помощью полицаев выследил, где прятался Федор Антипович. Послал доносчика в город. Ну гестаповцы и налетели, схватили старика. Вместе с ним еще человек десять гощанцев арестовали, и все по указке националистов...
С наступлением темноты Соловьев ушел к Люсе Милашевской. Виктор Жук не отпускал его, но Владимир, засовывая за пояс гранаты и надевая плащ, решительно сказал:
— Нельзя мне больше оставаться у вас, Виктор Васильевич. Трое молодых мужчин в одной квартире — это обязательно насторожит жандармов, если заглянут сюда.
Облавы и обыски в городе не прекращались и на следующий день. Такой продолжительной облавы еще не бывало. Видно, гитлеровцы решили перетрясти «столицу» Украины до самого дна. Временами на улице гремели выстрелы, доносились крики. Мимо дома несколько раз проезжали машины с солдатами и жандармами.
Никто из товарищей ко мне не заходил. Впервые за многие месяцы я будто физически почувствовал гнетущую тоску. «Что с друзьями? Не схватили ли их гестаповцы при облаве? Почему не появляется Федор Шкурко?..» Вопросов много, один тревожнее другого, и никакого ответа.
На третий день, примерно во втором часу, в комнату, где я лежал на диване, заглянул Виктор Жук, сказал, что ко мне пришел какой-то мальчик. В передней у двери стоял Генка, сын Федора Шкурко.
— Как ты сюда попал, Генка? — встревоженно спросил я.
— Папа послал. Просил сказать, чтобы вы никуда не выходили. Немцев, дядя Терентий, в городе — сила. И на машинах, и на конях, и пеших. Только и слышно кругом: «Хальт! Хальт!» Сейчас возле кинотеатра какого-то человека застрелили... Еще папа наказал передать, чтобы вы не волновались. Те, кому грозила опасность, успели уйти в лес. А кто остался в городе, имеют надежные документы. Папа говорит, облава скоро кончится. Эсэсовцы уже подгоняют машины к магистрату, собираются уезжать. Как уедут, папа придет к вам, все расскажет.
— А ты-то как пробрался? Не останавливали тебя немцы?
— Я проберусь где угодно. Я с Карлом-фашистом вместе хожу.
— С каким Карлом?
— А вон у забора стоит, меня ждет.
Я глянул в окно и оторопел. У забора стоял и жевал яблоко мальчик лет двенадцати, Генкин ровесник, в зеленой форме гитлерюгенда. На рукаве у паренька отчетливо выделялась нашивка со свастикой.
— Настоящий немчик, — пояснил Генка. — Отец у него офицер. Они недалеко от нас живут, целый дом занимают. Мы с ребятами этого немчика Карлом-фашистом прозвали. По-нашему он ни бум-бум, зато с немцами лопочет здорово. Вот я его и таскаю с собой, когда мне нужно. Вы ничего плохого не думайте: немчику о своих делах я ни слова не говорю, да он ничего и не спрашивает. Ему бы только яблоко в зубы. За яблоко побежит со мной куда угодно, хоть на край света. С ним меня никто не останавливает, не задерживает — ни жандармы, ни эсэсовцы, ни полицаи... Ну я пошел, дядя Терентий, а то папа велел еще в три места зайти. Дотемна надо успеть. Да и Карл, наверно, заждался. На дворе холодно, а он незакаленный. Чуть что, ныть начинает: «Кальт, кальт...» Холодно, значит.
— Подожди, Генка, минутку, — остановил я направившегося к выходу мальчика. — Скажи отцу, что на «даче» остался чемоданчик, его надо спрятать. Не забудешь?
— Не забуду. На даче чемоданчик, его надо спрятать. Так вы, дядя Терентий, никуда не выходите! — еще раз напомнил Генка. Через минуту я увидел в окно, как он и Карл-фашист промелькнули мимо забора, затем исчезли в лабиринте пристанционных переулков.
В городе постепенно устанавливался обычный порядок. Выехали куда-то за пределы Ровно подразделения СС. На улицах стало меньше жандармов. Прекратились обыски. Из домов начали выходить люди. Переждав, лихое время в квартире Милашевской, ко мне наведался Соловьев и в тот же день ушел в Гощу. Я вернулся на улицу Первого мая.
Василий Конарев был уже дома. Он приехал из Луцка раньше, чем предполагал. Немецкая облава не обошла и его халупу. В «дачу» заходили два эсэсовца, все вокруг обшарили, сбросили с койки матрац, проверили у Конарева документы и ушли.
— Ты к тому времени уже успел спрятать мину? — спросил я Василия. — Где теперь чемоданчик?