— Очень жаль, что мы с вами не встретились раньше в Ровно, — сказал он.
Для меня этот человек был Грачевым, и никем иным. О том, что гитлеровцы называли его Паулем Зибертом, а настоящая его фамилия Кузнецов, имя и отчество Николай Иванович, я узнал позже.
С «маяка» мы вместе отправились на основную партизанскую базу, продолжая в пути неторопливую беседу. Партизанский разведчик интересовался, казалось, не столь уж важными деталями быта и поведения некоторых высокопоставленных нацистских сановников в Ровно, я охотно отвечал на его вопросы.
Партизанский отряд располагался в густом сосновом лесу. Дмитрий Николаевич Медведев и Сергей Трофимович Стехов пригласили меня в один из штабных чумов.
— Обстановка в городе нам известна, — первым заговорил командир отряда. — Знаем мы и о том, что вам, подпольщикам, сейчас трудно, как никогда. Я доволен работой, которую мы провели вместе с вами: она принесла немалую пользу командованию Красной Армии. Расставаться, прощаться с вами нам тоже не хотелось бы, но мы — солдаты, Терентий Федорович. Получен приказ: отряд должен уйти в район Карпат. Красная Армия наступает, передовые советские части ведут бои уже на территории Ровенской области, но борьба на этом не кончается. Нам надо спешить дальше, на запад. Выход в рейд — дело нескольких дней. Задерживает нелетная погода. Перед рейдом мы ждем самолеты с Большой земли. Выступим, как только нам доставят боеприпасы...
Утром я написал очередной отчет обкому партии о положении и деятельности ровенского подпольного Центра, попросил полковника Медведева передать его через своих связных Василию Андреевичу Бегме.
— Ночью из Ровно к нам пришла еще одна группа товарищей, — сказал Дмитрий Николаевич. — Они сейчас отдыхают в комендантском чуме у Бурлатенко. Может, вы пройдете к ним, познакомитесь?..
Никого из вновь прибывших в отряд я не знал. Трое из них, как выяснилось, работали шоферами в фирме «Бендера», один — в фирме «Трунц». Владимир Соловьев распорядился переправить их к партизанам потому, что гитлеровцы приказали водителям вывозить имущество фирм на территорию Польши. В последний момент шоферам удалось вывести из строя груженные награбленным добром машины и поджечь гараж. К рассвету один из наших связных привел товарищей на «маяк».
Шоферы рассказали, что им пришлось в последние дни видеть в городе и окружающих селах. Всюду воинские части, штабы. Немцы продолжают насильно вывозить молодых мужчин и женщин, парней и девушек в Германию. В районах области дикие расправы над неугодными чинят оуновцы. Их банды из «службы безопасности» уничтожают целые села. Началась кровавая резня в сотнях УПА. Специальные группы бандеровской СБ расстреливают, а нередко рубят топорами рядовых стрельцов, которых в свое время обманом затянули в «повстанческую армию». Иначе говоря, националисты спешат замести следы.
— На одном хуторе под Александрией, когда шли сюда, мы такое видели, от чего волосы стали дыбом, — сказал пожилой мужчина с крупными, казалось, насквозь пропитанными машинным маслом руками. — Подходим к хутору, заглядываем в окно: в хате горит лампа, а никого нет. Входим — всюду кровь: на полу, на стенах. За печкой лежат порубленные женщина и двое детей. Видно, когда ворвались бандиты, женщина и дети забились в закуток, там их и застала смерть. Вышли из хаты, видим, к колодцу тоже кровавый след проложен. Посветили фонариком — из воды головы и руки торчат... Даже сейчас дрожь пробирает...
— Как подумаешь, что творят бандиты, сердце кровью обливается, — вступил в разговор молодой, темноволосый парень лет двадцати пяти, невысокого роста. — Позавчера я заезжал на своем грузовике в Грушвицу. Замордовали там бандиты моего друга Федю Кравчука и почти всех комсомольцев...
При упоминании фамилии Кравчука я, едва сдерживая дрожь в голосе, спросил:
— Что с Федором?..
Чернявый шофер удивленно посмотрел на меня:
— А то, что погиб Федор Кравчук, погиб как герой, замучили его оуновские бандиты. И комсомольцев тоже... Ты вот, товарищ, в лесу партизанишь. Может, не знаешь, как наши товарищи умирают там, где нет лесов. Так слушай. Мне в Грушвице об этом подробно рассказали. Ты, наверно, знал Федора, коль спрашиваешь о нем?.. Душевный он был парень, смелый, отчаянный. Говорят, еще при Пилсудском в партии состоял, а при немцах возглавлял в Грушвице комсомольскую группу, имел связь с подпольным комитетом в Ровно. Немало насолили комсомольцы и сам Федор оккупантам. За ним гонялись гестаповцы, но не могли взять. После того как немцы сожгли полсела, наступило вроде затишье. А тут вдруг дня через три банда националистов налетела. Снова началась резня. У них, у бандеровцев, списки были: кто где работал перед войной, кто состоял в партии, в комсомоле, кто колхозы организовывал. Бандит один, Иосиф Денищук его фамилия, всю эту «канцелярию» вел. Он же выследил, где прятался Федя Кравчук. Бандиты схватили его первым. Потом Лукаша Мовчанца, Степана Володько, Николая и Анну Лукашевичей — брата и сестру, Василия Володько, Машу Вакулюк. Связали комсомольцев, вывели за село, долго измывались над ними и всех скосили из автоматов. Федю Кравчука, когда уже рассвело, бандиты приволокли на сельскую площадь. При народе били его, переломали руки и ноги, выкололи глаза — все допытывались, чтобы признался, с кем из коммунистов поддерживал связь в Ровно. Но только ничего они не добились. «Палачи вы и предатели, продажные фашистские шкуры! Красная Армия уже близко, и всех вас, как слизняков, раздавит!» — крикнул Федор перед смертью. Люди слышали, как он говорил эти слова. Многие схватились за вилы, чтобы прогнать бандитов. Но вилами против автоматов и винтовок не очень-то навоюешь... Не добившись от Федора никакого признания, бандиты восемь раз пропороли ему грудь штыком и удрали из села...