18.
Последние птицы Марса - мускулистые, розовые, плоскогрудые с огромными мехами легких, внешне схожих с кузнечными мехами, которыми раздували жар где-то очень давно на моей родной планете Земля, отличались вытянутыми длинногорловыми гортанями, и тем, что под ними располагались плоские легочные сумки, способные даже в очень редкой марсианской атмосфере внезапно и мощно наполняться на вздохе многообразным газовым коктейлем, который присутствием своим давал присутствующим внутри грубым фильтровым фибрам абсорбировать полезные для себя: кислород и аргон, и выдыхать всё прочее с протяжным тревожным стоном.
Они плывут по марсианскому небу ключами курлыча и плача, затем кто-то из них уже навсегда падает на поверхность Марса, с иссушенной пыльной поверхности которого больше уже не взлететь, больше уже не вздохнуть, не ощутить больше силу и волю последнего полёта в самой последней птичьей стаей над умирающим Марсом.
Удивительная и грозная красота внезапной величественной смерти -мгновение назад птицы парили - красиво и вольно, и вот, только через мгновенье, они уже только рухлядь, рухнувшая на Марс в розовом оперение, которае в марсианском предвечерье светится странным фиолетово-синий цветом еще не смерти, а странно бесконечного сна. Марсианский Танос нелеп и страшен. В нем сила смерти и плата за несостоявшийся мир.
И только птицы. Они здесь причем? Почему именно они стали последней каплей разрушительного возмездия это красивой прежде планеты? Почему прощание с ними так неочевидно и горько с тем, чтобы и речи не было любимой древней планете.
Наверное, в небе умиравшего Марса это были не голуби, наверное, это были столь странные для землян полу-лебеди, полу-вороны, такие же необычные и непонятные среди природы прочих черных ворон и белых лебедей, как необычные и малопонятные на Земле черные лебеди и белые вороны.
У этих уплощенных марсианских ворон были лебединые гортани и шкура носорога, у этих едва ли что лебедей была розовая оперение, как и у нежно-розовых земных фламинго. Но эти последние неземные марсианские птицы большую часть своей жизни проводили в неторопливых ключах, в поднебесном парении ключами над поверхностью Марса.
Они были последними из тех, кто уцелел уже даже не на Марсе, а только в его Преднебесье, которое всё время спешно и алчно пожирал солнечный ветер.
В этой бессмысленной эпопеи возникла самая последняя боль, которая отозвалась тихим шелестом новых песчаных бурь, которые всё круче и строже начинали контролировать отдельные плоские, а затем и горные районы обезвоженного внезапным разрушением Марса, и уже только когда бури стали постоянной составляющей в марсианской погоде, остатки воды превращенной этим разрушением в лед не успевали превращаться в воду даже в немногие самые теплые часы на планете, и тогда из рядовых вечерних напластование не являлось хотя бы к середине дня даже капли сгорклой воды, и птицам стало нечего пить, и они ощутили самую последнюю в жизни своей жажду.
А когда самые последние пауки, ползавшие изредка по планете тоже превратились в некие замирающие, сначала желеобразные, а затем мумифицированные памятники самим себе, не смогли ни доползти, ни даже до своих последних марсианских укрытий, для самых последних птиц над Марсом наступил голод.
Просто и этим неземным паукам невозможно было укрыться, а воду, застывшую в некогда ключевых холодных ручьях невозможно было выпить.
И тогда птицы поднимались высоко в небо, но и там им невозможно было вздохнуть, потому что каждые пятнадцать минут на планету, лишенную магнитосферы, врывался солнечный ветер и уносил с собой свою страшную добычу - газ, состоящий из молекул водорода, кислорода, аргона, азота - наиболее важных для того, чтобы из них состоялась хоть какая-нибудь дыхательная смесь.
Вздох - и дыхательная смесь еще есть, выдох - и она разбита на отдельные молекулы и унесена с порывами солнечного ветра в сторону пояса Койпера А это очень и очень далеко от Марса, и туда розовым вороном просто не долететь...
Когда земляне впервые увидели Марс, на нём лежали огромные скопище птичьих черепов неведомых землянам розовых лебединых ворон Марса.