– Ладно, Дедушко, не серчай…. Пойду я… Да и жена, кажется, уже насытилась зрелищем уцененных обувных пар… Но. Кажется. Эстетизма в них маловато… Теперь вот ищет меня…
- Говорил же тебе, метись!
3.
Мы с Бемби неторопливо вышли за двери внезапно растворившегося обувного магазина, и вновь нос к носу столкнулись с живой Эвридикой… Теперь это была молодая хрупкая украинка в домотканой скромной вышиванке, подле которой, опираясь на палочку, стоял здешний старец Пантелеймон… при нём был поильный ковшик-утица из глины красного обжига…
– Нам пора, Эвридика… – пытался говорить старец, то и дело обтирая слезливую бесцветность старческих глаз…
– Я ще трохи, хоч в останнє на цих дивних людей подивлюся, – с тихим стоном отбивалась Орыся...
– Осторожно, двери темпорального перехода закрываются, – очень строго проговорил Дедушко, и предложил Орфею и Эвредике...
– А не отправить ли мне вам, дорогесінькі, на Астроплан? Там, говорят, нет ни возраста, ни страданий, а то всё как-то не так – и ты старый, – обратился он к Пантелеймону, – и она не жилец...
Строевым шагом подошёл к порталу милицейский батальон охранения, через минуту из офиса, что располагался прямо в помещении за колоной с пробуждающейся Эвридикой вышли двое:
– Опять это Дедушко привысил свои полномочия! – затороторил первый.
– Зато у комиссии теперь есть основания забанить этот Портал и перенести его в район Толстой Могилы.
... Как знать, может быть и перенесли...
Глава пятая: Мир без стеснений
1.
Веня Сеточкин получил в лагере досадно-обидное прозвище “обнаруженец”. И ведь точно – где только Веничку не выносило.
В свои двенадцать курчавый с конопушками мальчуган носил вечно обсосанный на концах, вяло обвисающий на груди фабричный шёлковый галстук, застиранный до свекольного цвета ещё зимой, в интернате.
Летом этот галстук казался почти древнеисторическим ситцевым, и потому самым мрачным и никудышным на весь пятый отряд районного пионерского актива. С него всё и началось.
– Сеточкин, – сказала при знакомстве Алла Борисовна. – В таком галстуке тебе только в дежурства на кухню ходить. Туда мы тебя и запишем: на все четыре – от костра до костра.
– Это не честно! – возразил было Сеточкин.
– А честно пионерский конец равнять с комсомольским, а вместо аккуратненькой подушечки на союзном узле выкручивать танец кобры парнокопытной...
Вечером в палатке мальчишки уже смеялись:
– Слышишь, Веня, твой галстук не танцует по ночам танец кобры на парнокопытном кончике живота?
– Не-а... – вяло отвечал Веня.
– Оно и понятно, – не унимались озорники. – Ведь у тебя, Веничка, мягкий кончик.
– А то, подумаешь, вы особые жеребцы!..
Прервал общий трёп физрук Георгий Иванович, зашедший в палатку с “летучей мышью”, и за раскрытие темы галстучных и иных мягких кончиков отправил всех шестерых диспутантов хлорировать пустовавшие в это время окраинные Ме-Же, куда уже через пару дней, сразу после танцев, совершенно осмелев, наравне с мальчишками ходили все лагерные девчонки под непременный полонез Огинского. Свою собственную партию на губах исполнял в унисон со встречными-поперечными каждый.
А в тот первый вечер что-то щелкал себе и всем певчий дрозд, и под его феноменально-природную партитуру у нерасторопного Венчика при совершенно необъяснимых обстоятельствах именно в “Же” слетели в крайне правое бетонированное очко слабо державшиеся на потных заушинах и липком от стыда кончике носа большие плюсовые очки.
Ревнитель пионерской морали физрук Георгий Иванович, тут же прозванный за время отсутствия Гошей-в-хлорных-калошах, ушёл за пожарным багром, а потом в кромешной темноте при слабом свете всё той же “летучей мыши” уже сам дядя Миша – опытный лагерный истопник и бывалый сантехник долго багрил и пытался поддеть “тии чортови окуляры”. При этом дядя Миша посылал всех “на кульбабу” и смачно поминал всё тот же кончик живота, но уже в выпукло-отвердевшей внеконкурсной номинации.
Старшая добрейшая медсестра Клавдия Львовна после промывки водопроводной водой дополнительно вымыла очки ядовито-жёлтым фурацилиновым раствором, как будто Веничкины очки внезапно прихворнули на “говняную” простуду, и даже продезинфицировала затем их спиртом, налив при том по рюмашке, естественно, и себе, и дядя Мише, и Гоше-в-хлорных-калошах.