5.
После обеда три угла в игровой комнате группы были оккупированы Веркой, Жоркой и Веничкой...
— Вениамин, — строго назидала Галина Семеновна. — Разве тебе мама не говорила, что Верки на базарах семечки продают, а Жорки, — здесь она призадумалась...
— Все Жорки всегда по тюрьмам сидят, — нашлась вдруг Вероника.
— А ты, шалапутка, не колупайся в носу. Известно, что и тебе, красавица, и тебе, кавалер, дома сегодня всыпят. Вот только Веничке не повезло с воспитанием: у него, сам ведь рассказывал, папа — метроном, бабушка — гастроном, мама — музыкантша, а дедушка — левша.
— Дедушка у меня был окулистом!
— То-то с тебя стеклышки скачут...
Дети смеются, все, кроме Жорки. Смеяться ему нет особой нужды. Сегодня его точно выпорют, как пороли вчера, и как будут пороть завтра.
— Такая у нас, Кожановых, конституция. Кожаная, по справедливости. — обычно говорит дядя Алик — грозный Жоркин батяня.
Каждый день Надежда Филипповна смазывает мальчику эту “папкину” справедливость йодом.
— Не все, что всыпят в задницу, доходит до головы, — говорит она по-простецки и требует от Галины Семеновны не нарушать курортно-оздоровительный режим маленьких сорванцов. Они помилованы и отправлены спать.
Над кроватью Венички летает рачительная Гильда Вонс — в руках у нее второе противогазное стеклышко. Она опускает его не тумбочку. Веничка всего этого не замечает, он крепко и сладко спит.
На соседней койке сопит маленькая Вероника, а уже совсем под окошком Георг, или как их там обоих потом назовет и станет величать завтра Жизнь...
"Наказатели" детства совершенно беспомощны в своей собственной взрослой жизни. За это и приставлены в "наказатели"… Но можно ли подвергнуть наказанию эфемерных облачных уткособак или солнечных зеброжирафов? То-то и он, что с "наказателями" все как-то привычно, серо, буднично, по расписанию…
Ведь вся их взрослая несостоятельность обрушивается на детей — это ужасно. Поверьте, я сам долгие годы служил… "наказателем", пока не разобрался в своей собственной жизни. Тогда я снова посмотрел на небо и поприветствовал стадо пингвинословов. Правда, потерял право преподавать жизнь.
6.
- Жор, а, Жор… Гильда принесла мне стеклышко!
- Не смеши, Веня, гусей, так не бывает…
— А как ты объяснишь это? – И Веничка победно показал на стеклышко с радужными разводами, от которого веяло чем-то странным, почти неземным.
— Пахнет по особому, — принюхалась Верка. — Так пахнут вечером звезды, — уверенно сказала она.
Оставалось только поднести стеклышки от противогаза к глазам и посмотреть в поднебесье. Стеклышек было два. Одно, с тумбочки, у Жорки в руках, второе из кармашка коротких штанишек на шлеечках, в которых щеголял сейчас Веничка, а Верка просто ждала, когда эти несносные мальчики удовлетворят свое любопытство и станут обращать на нее хоть какое-то земное внимание и наперебой предлагать свои радужные трофеи. Так оно и случилось, и тогда девочка им обоим сказала:
— До чего вы глупы, ведь из них можно склеить настоящую подзорную трубу, как у Незнайки, и можно тогда будет даже посмотреть сегодня вечером на Луну и увидеть на ней лунитов!
— Тоже мне Кнопочка, — обиделся Жорка. — С подзорной трубой может и дурак все увидеть, а ты попробуй просто так посмотреть сквозь стеклянную радугу.
— А что, — согласился неожиданно Веничка. – Можно и облака рассмотреть. А вдруг и там кто-то живет. Но разве его увидишь, синего на синем, облачного на облаке… Дай-ка мне стеклышки, — решительно потребовал мальчик у Вероники. — Я сейчас сам посмотрю.
Пошли изумрудно-бархатные деньки 1960 года. И только бездонное небо о чем-то едва тревожно предупреждало детей, расставляя на "битом шляху" аэродинамической камеры Вильсона странную пузырчатку предупредительных "зебр" — белых, взывающих к осторожности, ""голубых", упреждающий и пресекающих земные мечты, "оранжевых", тревожно кричащих об опасности жизни в самой бездне небесного океана, и "черных", космически-черных, говорящих о неизбежности смерти, и, проступающей после нее, вечности…
7.
Девочка не стала возражать. Облачное на облаке рассматривать было не интересно.
Веничка не заметил, как Жорка с Верой опять спрятались в лопухи. Они там о чем-то тихо шептались, должно быть об одуванчиках, а Веничка, запрокинув голову в небо, видел, как мелко набегала рябь на большие ватные облака, как вдруг из-за них возникали белые реактивные дорожки, которые растворялись в небе, превращаясь постепенно, каждая (!), в самый заправский битый шлях, по которому, возможно, проезжали небесные чумаки за солью нездешнего мира.
У этого странного мира не было внешних границ, он разрастался и упирался в неведомое. По нему медленно проплывали метеозонды, о которых они с Жоркой прежде спорили: есть у них моторчики или нет. Решили, что моторчики там есть, но очень маленькие и послушные. Не ясно было только кому: небу, человеку, жителям других миров?
О жителях дальних миров только смутно догадывались, полагая, что у них есть и своя планета, и свой фиолетовый океан, и свои три неземные расы: оранжевых, синих и зеленых существ, очень похожих на людей, вот только немножечко в чем-то других. Жорка говорил, что у них на руках по три пальца, но Верка уверяла, что по шесть, потому что по три – сильно некрасиво, а по шесть – не так уж и страшно, хотя тоже менее красиво, чем у обычных людей. К тому же у самой Верки было от рождения шесть пальцев на правой руке, но ее прооперировали, и о своем шестом пальце она помнила смутно, зато у Жорки случались приступы, и тогда он вдруг начинал все слова непроизвольно произносить навыворот.
— Янев, Икрев у омярп ан етовиж навосиран…
— Я вам всем троим сейчас навосиру! — это уже заорала над ухом детоуборочная глыба Галины Семеновны. Все трое были смяты и построены в ряд.
Воспиталка возникла неожиданно и отправила всю троицу в группу.
— Что это за “етовиж ан”, — всю дорогу возмущалась она. — Что это ты там, Кожанов, увидел?
— Что ты увидел у Верки на животе? — спросил в свою очередь Веничка в группе у своего взрослеющего на глазах приятеля.
—У нее там что-то написано, но на другом алфавите. Алла Федоровна ничего не говорила нам о таких буковках. Они у нее как будто под кожу вклеены и тюаничан… Да что тебе говорить, — Жорка отчаянно махнул рукой. — Это надо увидеть самому собственными глазами. Ино еывиж! Еывиж!
— Я тебе дам — кныш! — Вдруг, не разобрав детской “тарабарщины”, ужасно разозлилась Галина Семеновна. — Где только слов таких ты, мерзавец, набрался. Вот придет за тобою отец, все расскажу!..
Планета, на которой существовал свой фиолетовый океан, и свои три неземные планетарные расы: оранжевых, синих и зеленых существ, очень похожих на людей сопровождала Землю во все времена, как неотвязная космическая дуэнья, и дети этих планет иногда пересматривались между собой и протягивали друг другу навстречу свои маленькие ладошки — земные розовые и инопланетные сине-салатовые, но только ни один взрослый никогда так и не о том.