Я убрал Элизабет из «Mutual Prosperity», подальше от соблазнов. Пускай моя женщина «крутится» в каком-нибудь лёгком, бабском деле, например, в модельном бизнесе. Я до сих пор толком не понимаю, что она там у них делает, на самом деле меня это вовсе не волнует. Меня расстраивают только частые служебные командировки Лиз. Хотя, и к отъездам жены тоже можно привыкнуть. Я терпеливый, покладистый человек. Меня полностью устраивает скромная зарплата моей жены. Финансовые дела нашей семьи идут совсем неплохо в последнее время. Моя любимая женщина всегда выглядит на все 100%, а её кожа и волосы до сих пор самые красивые на нашем Острове. Большинство мужиков мне откровенно завидуют, как только мы вместе с женой появляемся на любом сборище людей.
Однажды мой босс, когда я впервые представил ему жену на новогодней вечеринке нашего банка, не сдержал откровенного восторга, поперхнулся своим виски, и непрерывно кашлял, так и не сумев прийти в себя до самого окончания вечера. Когда, достаточно редко, ситуация на службе вызывает необходимость раннего появления Лиз в её офисе, моя жена идёт на паром вместе со мной и демократично, сохраняя достоинство королевы, присаживается среди членов моей паромной компании. Неугомонные болтуны из нашей группы, все как один, сразу начинают пускать слюни от восхищения моей женой. Во время морского перехода в такой день и во всей атмосфере общения группы царит мир и благодать, отсутствуют профессиональные и политические споры, а темы разговоров сворачивают в сторону моды или искусства. Моя женщина умеет включить в мужчине не только его максимальные способности, но даже и самые скрытые ресурсы. Ради неё мне никогда не было трудно затратить любые усилия. Любимая жена сумела настолько приподнять «планку» моей самооценки, что с момента нашего знакомства мне оставалось только идти вперед к заветной цели, не взирая на любые трудности. С её помощью я сумел превзойти самого себя. Лиз – мой добрый талисман.
Лет шесть тому назад Лиз, неожиданно решила меня оставить. Ей почудилось, что она влюбилась в одного писаку из лондонского журнала, с которым она познакомилась на мероприятиях по поводу Недели Мод Большого города. Мерзавец умудрился настолько заморочить голову моей жене, что она сбежала с ним в Лондон, оставив на моё попечение свою дочь Бекки. Я не стал подымать большой шум и бегать по адвокатам. Я хорошо знаю свою жену – она очень увлекающаяся натура, но, при этом, она очень преданная мать. Мне оставалось только настроить Бекки на тему предательства матери и выжидать. Я готов был ждать возвращения Лиз месяцы и даже годы, но мне пришлось потерпеть всего четыре недели. Мой план полностью удался. После того, как девочка в течение двух недель отказывалась разговаривать со своей мамой по телефону, Лиз сдалась. Она, по телефону попросила прощения сначала у меня и затем, отдельно, у своей дочери. Лиз подняла белый флаг! Во время перелёта из Лондона у неё, вдобавок ко всем другим проблемам, ещё украли чемодан с личными вещами. Морально убитая Лиз приползла в наш дом на коленях. Впоследствии, через каких-то общих знакомых, Лиз случайно узнала, что её бывший любовник – бисексуал. Она поняла, что совершенно не разбирается в людях. Что это за мужик, если он и нашим и вашим…
Я и Бекки оказались отличными соратниками в нашей общей борьбе за Лиз. Я простил свою жену – во всём была виновата её работа. Люди богемы – они совсем другие, они не такие, как все мы, нормальные люди. Они совсем без тормозов в жизни. Я – самый лучший тормоз для Лиз. Повзрослевшая дочка теперь вообще всегда поддерживает мою сторону при любом семейном раздоре. Бекки в этом году начала учиться в колледже, на юриста. Лиз, самостоятельно, без моей помощи, скорее всего не в состоянии выложить за учёбу дочери тысяч сорок ежегодно в течение шести-семи лет подряд. У меня теперь имеется отличный союзник в лице Бекки.
Глава десятая
Алекс о Борисе.
Мой однокашник по учёбе в московском институте, Борис Голдин появился на свет, чтобы стать профессиональным революционером. Видимо, воздух нашей планеты способствует периодическому появлению людей, готовых посвятить свою жизнь противостоянию власти. А может быть, это специальный ген протеста в их организме способствует развитию мозга на особый лад.
Появление на свет Голдина, увы, не совпало с революцией в России и периодом становления новой власти. Борька сильно опоздал - он родился только в 1960, но подхваченный им революционный ген будоражил его светлую голову и звал бороться за счастье людей. Личных оснований для борьбы с советской властью у Борьки не было, он родился в Москве, в обеспеченной семье третьего поколения врачей, рос в большой и красивой квартире на Смоленском бульваре, в их семье, случайно, даже не оказалось родичей, репрессированных в сталинские времена.
Когда мы познакомились, в конце семидесятых, он читал только самиздат, ходил в одном и том же потёртом джинсовом костюме, редко брился, пропускал лекции и постоянно находился в ситуациях, грозящих исключением из института. В те времена Борька ещё только косил под диссидента. Он тусовался в сомнительных компаниях андерграунда, был знатоком и собирал коллекцию бардовской песни. Будучи очень способным парнем, Голдин всё-таки умудрился окончить институт с отличием и получить распределение в один из московских научных центров.
Когда мы снова встретились с Борисом в Москве через несколько лет, он уже окончательно созрел и определился, как борец. Как и положено Голдину, он выбрал евреев в качестве своего народа для спасения, а борьбу за разрешение свободной эмиграции соплеменников из «совка» – направлением своей революционной деятельности. На этот момент Борьку уже давно уволили с работы, он числился в «отказе» и считался одним из активистов еврейского движения «Отпусти народ мой…». Он участвовал в пикетах и демонстрациях, подпольно преподавал иврит и встречался с иностранцами, сочувствующими и помогающими движению еврейских отказников в совке. Во времена усатого инквизитора только половины вышеприведенного перечня деяний было бы достаточно органам, чтобы навсегда сгноить человека в лагерях.
При Хрущёве и Брежневе диссиденты всех направлений тоже рано или поздно оказывались в «психушках». Но во времена проявлений политической активности Голдиным власти уже начали несколько притормаживать репрессии, желая показать всему миру поворот к демократизации страны. В этот период Борис имел на своём счету несколько вызовов в КГБ на собеседования, сумел выстоять и даже научился специальному языку демагогии о конституции, свободе и правах человека, употребляемому смелыми активистами еврейского движения в дискуссиях с кагебешниками. Борис и его близкие понимали, что его деятельность уже давно вышла на такой уровень, что даже в «перестроечные» времена, она всё равно сопряжена с риском любой провокации со стороны органов и возможным арестом.
Голдина, по всей видимости, временно спасала популярность его имени среди московских корреспондентов западных газет, его известность зарубежным еврейским организациям и сотрудникам западных посольств. Борис, в полном смысле слова, полностью нашёл своё место в диссидентстве. Он был всегда занят и востребован, совсем не беспокоился о деньгах, зарабатывая весьма скромные суммы за счёт преподавания иврита. Он продолжал оставаться холостым и жить с родителями.
Однажды Борис решил и меня вовлечь в свою деятельность, предложив мне стать ответственным по Риге за сбор подписей на петицию-протест, которую, от имени евреев СССР, московские активисты собирались подавать в Верховный Совет. Я отказался от предложенной миссии, пояснив Борьке свои причины:
- Понимаешь, я люблю свою работу…
Мне хочется что-нибудь серьёзное сделать в нашей профессии. Я - отнюдь не революционер. Кроме того, я не могу лишиться своей работы – у меня на плечах семья, двое детей. Сейчас, действительно, настали другие времена, но в этой стране, когда понадобится, тебе легко припишут любую провинность.
Так мы и остались, каждый при своём мнении и на своей жизненной позиции. Однако именно этот разговор послужил причиной нашего взаимного охлаждения друг к другу. Хотя мы оба, по-прежнему, считали себя друзьями.