Учи, светляк, меня учи.
Мне внятно это,
Вот так бы двигаться в ночи
Толчками света.
Ты победил не темноту.
Дружок, однако,
Ты побеждаешь полноту
Идеи мрака.
Баллада о народовольце и провокаторе
Я думал: дьявол — черный бог,
И под землей его чертог.
А на земле его сыны
Творят наказы сатаны.
Нам дан, я думал, Божий меч.
И если надо, надо лечь
Костьми за этот горький край,
Но, умирая, умирай!
И так полжизни нараспах,
И я клянусь, ни разу страх
Не исказил мои черты.
Но молнией из темноты:
— Предатель в собственных рядах!
И я узнал печальный страх.
Да, он сидел среди друзей.
Он просто говорил: — Налей!
Он пил походное вино.
Он чокался, но заодно
Он вычислял моих гостей,
Сам вычисленный до костей.
Полуубийца, полутруп,
А был когда-то нежно люб.
Я ввел его в ряды бойцов.
Которых сбрасывал он в ров.
Я ввел его, я виноват.
И я отправлю его в ад.
Полуубийца, полутруп,
Ты был, мне помнится, неглуп.
Есть логика в любой борьбе:
Будь равным самому себе.
Ты, растекавшийся, как слизь.
Теперь в петле моей стянись!
Когда душа смердит насквозь.
Смердите вместе, а не врозь!
С невыносимою тоской
И проклиная род людской,
Я сам раздернул крепкий шелк,
Он вытянулся и замолк.
Лети! Там ждет тебя твой князь.
Лети! Чертог его укрась.
…Но дьявол это просто грязь.
Огонь
Та молодость уже в тумане.
Бывало, радостная прыть.
Хоть щелкнул коробок в кармане,
А все ж приятней прикурить.
Меня вела не сигарета,
Но тайная догадка та.
Что подымает даже эта
Незначащая доброта.
От «Беломора» — обеспечен.
От «Примы» — что и говорить.
Бывало, даже от «казбечин»
Мне удавалось прикурить.
Иному вроде бы и жалко,
Но поделился огоньком.
А этот вынул зажигалку
И дружбу сотворил щелчком.
Спешащего просить — мученье.
Здесь смутной истины черты:
Тенденция несовмещенья
Динамики и доброты.
А этот не сказать, что грубый.
Но, подавая огонек.
Он как бы процедил сквозь зубы:
— Быстрей прикуривай, щенок!
Тот в поучительных привычках
И словно хлопнул по плечу:
— Что, экономия на спичках?
Прикуривай! Шучу! Шучу!
А тот затяжкою подправит
Свой огонек, глотая дым.
И неожиданно добавит:
— Пивная рядом. Сообразим?
Ну, вот и сообразили честно
И закусили огурцом.
Любой хорош. С любым не пресно.
Один лицом. Другой словцом.
Ах, годы! Горестный напиток!
Куда девался без затей
Доверчивости той избыток
И обожания людей!
От любопытства не сгораю,
В толпе, включая тормоза.
Почти тревожно выбираю
Над сигаретами глаза.
И сам я молодости глупой,
Как битый жизнью ветеран,
Сую огонь, уже сквозь зубы
Как бы шепча: — Быстрей, болван!
Ночная баллада
В ту ночь мне снился без конца неузнанный мертвец
И голос говорил: — Пора, там ждет тебя отец.
Но почему-то медлил я над трупом молодым.
И вдруг я понял: это я. Он трупом был моим.
Но он, я посмотрел в лицо, красивей и юней.
Ведь я его превосходил живучестью своей.
Я нежно приподнял его, я нес его во сне.
«Какой он легкий, — думал я, — тяжелое во мне».
Внезапно страшно стало мне, не за себя, за мать.
Так в детстве страшно было ей на рану показать.
«Скорей, скорей, — подумал я, — я должен спрятать труп,
В густом орешнике в тени, задвинуть за уступ».
Пусть думает, что сын забыл… Не еду, не лечу…
Неблагодарность сыновей им все же по плечу.