Когда та женщина в тиши
Тебя убийцам предавала,
Неисчерпаемостью лжи
Твой воздух жизни исчерпала…
Когда твой бывший друг тебя
(Любитель Генделя и Баха),
Струей лакейскою кропя,
Сквернил, как осквернитель праха…
Когда жаровней адской жгут
Обид твоих ожесточенье.
Но долг Господний, долгий труд.
Терпенье, говорит, терпенье…
Меч правосудья отложи
До срока, без угроз, без жалоб.
Но самому себе скажи:
— Пожалуй, выпить не мешало б…
Грипп
Н. Н. Вильмонту
Тошнит от самого себя,
От мыслей давних, от привычек.
От сигарет сырых, от спичек,
Точней — от самого себя
Тошнит. Я слышу в тишине:
Вот подползает, вот подперло…
На улицу! Пальто, кашне
Тошнотно облегает горло.
Вещает на стене плакат:
Падеж скота, какой-то ящур.
И очередь, как в дни блокад, —
Все что-то ищут, рыщут, тащат.
Опять разрыли тротуар.
Все тянут, не протянут кабель.
Какой-то вар, какой-то пар…
То оттепель, то снегопадаль.
Бедлам горсправки: позвонить.
Сан. уз. и масса обольщений.
Соединить, разъединить
Обломки кораблекрушений.
И вдруг, как пошлости обвал,
Как непристойность на кладбище:
Болван собачку потерял.
Полгорода собачку ищет!
Толпою давится метро.
Потом выблевывает где-то.
И содрогается нутро.
Я думаю: к чему все это?
То оттепель. То гололед.
И вдруг поймешь всем нездоровьем.
Что воздух болен белокровьем.
Сама материя гниет!
Гниет сопливая зима.
Не снег, а грязное повидло.
И трется не народ, а быдло…
О Господи, сойти с ума!
О Господи, как все обрыдло!
Наследник
Был знак великий над Россией,
Но незамеченный прошел.
Юнец, больной гемофилией, —
Ему ли предстоит престол?
Он знаком был, ребенок хилый,
Полупрозрачный, как янтарь.
Над ним берлинское светило
Склонил лечебный календарь.
Но не было того лекарства
У слабого царя в руке.
И не дитя, а государство
Уже висит на волоске.
Он знаком был, ребенок милый,
Что надо загодя народ
Готовить, старого кормила
Предупреждая поворот.
Кто знал? Лишь речи в перепонки,
Где каждый каждого корит.
Дурная мать заспит ребенка.
Дурной отец заговорит.
Под этот говор дремлет барство
Иль в табор мчит на рысаке.
И не дитя, а государство —
На волоске, на волоске…
И рухнуло! За кровь в подвале,
За детскую, за всю семью —
Мы долго, долго проливали
Безостановочно, свою.
Мы долго, долго истекали
Безостановочно, своей.
Об этом ведали едва ли
В стране теней, в стране теней…
Когда под вышками дозорных
Мы перекраивали край.
Лишь с криком души беспризорных
Влетали в уплотненный рай.
Вот что однажды, над Россией
Застенчивой звездой взойдя.
Стране, больной гемофилией,
Больное предрекло дитя.
Не европейскою наукой.
Не азиатской ворожбой.
Но только покаянной мукой
Мы будем спасены судьбой.
Сельский юбиляр
Как будто выкрик: — К стенке! К стенке!
И в клубе грозовой угар!
Над кумачом слепые зенки
Слепой таращил юбиляр.
Его товарищ-однолетка,
Почти в падучей ветеран,
Кричал со сцены о разведке,
О рубке красных партизан.
Там весело гуляла злоба.
Там юбиляр вздымал камчу.
Там целовал его Лакоба,
И Коба хлопнул по плечу!
Но юбиляр тому накалу
Всем обликом не отвечал.
Он ни оратору ни залу,
Чему-то своему внимал.