— Это ж надо так спать, — проворчал Андрей, приглаживая ему волосы и поправляя галстук.
— Притомился Иван Петрович? — раздался за его спиной скрипучий голос.
Это было уже чересчур. Покраснев от испуга (и отчасти от негодования), Андрей обернулся. Агент глядел на него в упор, губы его морщились в сатанинской улыбке, змеившейся пороками того мира, где, в отличие от нашего, все покупается и все продается.
— Не бойся, юноша, — сказал беловолосый, — мы с твоим батюшкой будем работать в одном университете. В министерстве нас знакомили, но сегодня он не соизволил меня признать.
И изящным жестом засунув два пальца в жилетный карман, беловолосый достал и протянул мальчику щегольскую визитную карточку с золотым обрезом, на которой золотыми же буквами по-английски (а на обороте по-русски) было написано, что Ростислав Ильич Дицкий является профессором, доктором наук, специалистом в области международного права, членом каких-то там коллегий, корпораций, ассоциаций, Союза журналистов и прочая, прочая… Пристыженный Андрей смотрел на эту острую, как лезвие, картонку и не знал, что с нею делать.
— Оставь себе на память, — сказал Ростислав Ильич. — И не принимай на веру все, что там написано. Визитная карточка — это еще не документ. Не профессор, а преподаватель, не доктор, а кандидат, я бы мог объявить себя академиком, многие так и делают. Там, куда мы с тобою летим, все заказывают такие карточки, быстро и дешево, а главное — никто не допытывается, верно ли то, что ты хочешь изобразить. Просто повальная мода, и папа твой закажет, и ты, я полагаю, не устоишь. Будь я мальчишкой — не стал бы мелочиться, сделал бы себе визитную карточку императора южных морей или, скажем…
Он пощелкал пальцами, подыскивая подходящий титул.
— Великого Инквизитора Обозримой Вселенной, — подсказал Андрей. Он сделал это из сострадания, чтобы облегчить жизнь беззлобному человеку. Навыка разговаривать с подростками Ростислав Ильич не имел: он не то чтоб фальшивил и лебезил, но — неестественно форсировал оживление. Примерно так же вел себя выступавший в «реальном училище» детский писатель из Москвы, Андрей с трудом досидел до конца мероприятия: сил не было смотреть, как человек мучается.
— Ого! — сказал Ростислав Ильич с одобрением и, прищурясь, поглядел Андрею в лицо. — Вот это заявка. Откуда родом?
— Из города Щербатова, — ответил Андрей и напрягся, уловив в этом невинном вопросе хитрый подход к теме «Как же это у вас получилось?». «Вот-вот, сейчас», — думал он, чувствуя, как все поры его кожи выделяют тревожное вещество, вроде даже с острым запахом муравьиного спирта.
— Из города Щербатова! — многозначительно повторил Ростислав Ильич. Совершаем путешествие в землю Офирскую?
Намек Ростислава Ильича был понятен каждому грамотному щербатовцу: экскурсоводы краеведческого музея квалифицированно разъясняли всем желающим, что название их старинного города не имеет ни малейшего отношения к мракобесу, сенатору и тайному советнику князю Мих. Мих. Щербатову, типичному представителю реакционной аристократии XVIII века, автору трактата «О повреждении нравов России» и «Путешествия швецкого офицера в землю Офирскую», последовательному отрицателю равенства людей как такового. Впрочем, творения бранчливого князя были в музее представлены (титульные листы, во всяком случае), им отведен был специальный стенд. Красовался там и портрет безбородого аристократа в жидких кудельках со спесивым и вместе оскорбленным лицом, на груди его сияла звезда, вызывающая споры щербатовских мальчишек: то ли вышита, то ли приколота. В доме Тюриных имелась скверно выполненная ксерокопия статьи князя Щербатова под названием «Примерное времяисчислительное положение, во сколько бы лет, при благополучнейших обстоятельствах, могла Россия сама собою, без самовластия Петра Великого, дойти до того состояния, в каковом она ныне есть в разсуждении просвещения и славы». Эта статья считалась крамольной, и говорили о ней вполголоса. Иван Петрович не лишен был вкуса к старинным речениям и в свободное время для души занимался щербатоведением, надеясь в будущем как-нибудь написать книжку о «времяисчислительном положении». В хорошем настроении отец не упускал случая щегольнуть словечками князя Михаилы Михайловича, как будто это был его закадычный друг.
Так что ошибка Ростислава Ильича была для иногороднего вполне простительна, а воодушевление, с которым он поспешил щегольнуть своей эрудицией перед подростком, очень к нему располагало. Нет, подумал Андрей, это не подсадной провокатор: на подвох такой человек не способен.
Он стал разъяснять Ростиславу Ильичу его заблуждение, говоря путанно и многословно — из деликатности, разумеется, не каждому профессору понравится, когда его поправляют, но тут в разговор вмешалась Людмила Павловна, с материнской гордостью прислушивавшаяся, как ее старшенький на равных разговаривает со взрослым.
— А вы не по-английски случайно беседуете? — вновь высунувшись между спинками кресел, спросила она. — У Андрюши очень хорошо получается, заслушаться можно.
Ростислав Ильич обернулся и ответил в том смысле, что у них еще все впереди.
— А, так вы тоже с нами? — жгуче заинтересовавшись, проговорила Людмила Павловна. — Вы, извините, наверное, дипломат? Из посольства?
Андрей внутренне застонал: о господи, можно ли быть такой глупой? Знающие люди, чтоб им гореть, помимо прочих иллюзий, внушили маме Люде, что за рубежом нужно обязательно завести дружбу с каким-нибудь нашим дипломатом, он и поддержит, и растолкует, и отведет неприятности, через него можно выписать из третьей страны разные товары по низким ценам, поскольку дипломатические выписки пошлиной не облагаются. А дипломаты там, в стране назначения, только и ждут, когда прибудет Людмила Павловна Тюрина, в девичестве Минаева, им без нее так одиноко.
Ростислав Ильич отклонил лестное для себя предположение и сообщил, что университетский преподаватель, не более того.
Людмила Павловна так и вскинулась.
— Ой, да это просто замечательно! — вскрикнула она и замахала ручками. — Мы тоже, мы тоже университетские! Ванюшка, Ваня! Проснись! Надо же, какое невероятное совпадение! Мой муж — математик, и у меня самой гуманитарно-техническое образование!
Говоря так, она протянула руку и энергично потрясла отца за плечо. Однако Иван Петрович не проснулся, лишь промычал что-то невнятное. Вообще спал он тяжело и шало, свои ночные бреды Анастасия унаследовала от него.
— Ну, зачем так жестоко будить! — укоризненно проговорил беловолосый. — Две посадки впереди, из самолета не выпускают, успеем еще наговориться. И никакого совпадения нет, я неделю назад уже знал, что со мной вылетает замена Сивцова.
— Да, да, мы замена, математики мы! Представляете, летим совершенно вслепую, без группы, без старшего, как сироты, инструктажа с нами настоящего никто не проводил… Вы уж станьте, пожалуйста, нашим куратором! Андрюша! Мальчик мой, пересядь на мое место, золотко!
Андрюша заметил, что на лице Ростислава Ильича проступило неудовольствие, и хотел было воспротивиться, но в это время дама с ирисами негромко произнеся что-то похожее на «невыносимо», поднялась и, рывком подхватив сумку, зашагала по проходу так целеустремленно, как будто вознамерилась сойти на ходу. Следом зашевелилась и дочка.