– Рассказывай.
– Ну у меня есть основания полагать, что той девчонкой с рисунка был я, – я продолжал улыбаться.
– И что? – спросила бабка. – История давняя, тыщи лет прошли, чего ножик в рукаве прятать?
«Глазастая бабка, недаром с зеками всю жизнь», – подумал я.
– Зубов-то нет теперь, хоть ножик. А у вас под столом пистолетик никак?
Анастасия Петровна усмехнулась и вытащила руки из-под стола. Я обалдел, в каждой было зажато по кинжалу с двумя лезвиями, направленными в противоположные стороны. Такие назывались «халади», если я не ошибался, индийское изобретение.
– Дважды два – четыре, – проговорила бабка, – против твоего одного.
Я пожал плечами и вытряхнул из рукава нож. Положил на стол.
– Вспомнила? Я тоже вспомнил, что нас связывало. А что картинки не нарисовала, как кожу у меня со спины живьем срезала? И не только со спины. И не добила, оставила подыхать на краю пустыни, рыгги тогда меня съели, эти, вроде муравьев которые. Оставил, не добил, сволочь. Ты тогда мужиком была. Вот встретились.
Я смотрел бабке в глаза, хрена мне твои кинжалы, что я со старухой не справлюсь. Вот был бы пистолет – дело другое, да и пистолет не остановил бы. Наверное.
– Ты идиот? Когда это было и где? Мы люди теперь. От тех времен даже пыли не осталось. Что сюда тащить-то? Рыгги ее съели. Я даже не помню, как эти твари назывались. Я наших имен не помню. И причины, почему тебя убил, тоже не помню.
– А я помню. Ты братом моим был, сводным. У меня на спине двойной фонтан, а у тебя плебейская решетка. Я принцесса, а ты пастух, за доплами ходил. Потом я тебя к себе охранником взяла, дура наивная. Но мать у нас была одна. Ты и ее убил, и меня…
– Ну и что? Мы-то сейчас к этому какое отношение имеем? И там этих жизней море было, сам говорил. Может, в какой другой мы любили друг друга, ты лучше эту, другую вспомни.
– Там никто никого не любил. У них понятия не было такого, любить.
– Тем более. Хрена сюда все это дерьмо тащить.
– А что же Анастасия Петровна вы тогда вооружились, да еще так экзотически?
– Потому что почувствовала, что с психом дело имею. И ждать от тебя чего угодно можно.
Я промолчал. Бабка, конечно, была права. Мы к тем рептилоидам отношение имели очень относительное. И мстить за ту смерть на другой планете, тысячи лет назад даже не глупо, просто смешно. Но бабка права и в том, что я псих, и слишком ярко вспомнил страх, боль и унижение своей смерти там, в пустыне у перевернутого мобиля. А еще ненависть, ненависть затопившую весь мой мозг, всю мою душу, если там у нас были души. О если бы я тогда сумела даже не укусить, просто брызнуть ядом тебе на кожу. Да хоть бы одна капля попала тебе на одежду. Этого было бы достаточно, ты бы сдох мгновенно. А я бы умерла с улыбкой на узких, черных губах, и сейчас не бесился бы в бессильной злобе, в неконтролируемой ненависти к пенсионерке Анастасии Петровне, жительнице сибирского города Екатеринбурга.
Эх, не тот шарик я проглотил, не египетский. Я поднял глаза к потолку: – Какого хрена вы заставили меня вспомнить именно эту долбанную жизнь, общую с этой бабкой. Суки!
Я застонал, вспомнилась нестерпимая боль от содранной кожи и от бесчисленных челюстей маленьких, рыжих рыггов. И что умирала тогда очень долго. Сволочь, садист.
Посмотрел на бабку, та сидела, сжимая халади, настороженно, исподлобья глядя на меня. Свистнул, закипев чайник. Я оглядел кухню: рядом с плитой деревянная стойка с ножами, банка растворимого кофе, заварной чайник, кастрюлька.
– Да, вы правы, дело, конечно, давнее, с ума сходить смысла нет. Я кофе заварю?
Анастасия Петровна кивнула, пошевелила кинжалами.
– Вы будете? – спросил я вставая.
– Нет.
Я взял из сушилки кружку, насыпал кофе, сахар, взял чайник, и, сорвав крышку, плеснул кипятком бабке в лицо. Видимо, я переставал быть человеком.
Блин! Конечно, я попал и себе на пальцы. Анастасия Петровна закричала, вскочила едва не опрокинув стол, но кинжалы, как я рассчитывал, не уронила.
Я успел выхватить нож из стойки. Продолжая кричать, она бросилась на меня. Махнула лезвием перед моим лицом, я отскочил назад, уперся спиной в стену, кухонька была крошечной.
Я стоял выставив перед собой нож, бабка замерла между столом и плитой. Она тяжело дышала, по лицу стекала вода, кожа резко покраснела, один глаз отек и прищурился. Я следил за медленными движениями смертельных лезвий.
Вдруг окно за спиной бабки закрыл темный силуэт, послышался звон разбившегося стекла, осколки шрапнелью полетели бабке в спину и мне в лицо. В кухню ворвался, мне показалось, что космонавт, но это оказался спецназовец. Одновременно громыхнула выбитая дверь в коридоре. Мы с бабкой не успели пошевелиться, как нас схватили. Я заметил, что бабка отмахнулась кинжалом, но он лишь скользнул по амуниции спецназовца. Меня схватил другой мент, вбежавший в кухню через дверь. Но я уже начал превращаться в рептилоида. Бросив нож, я змеей выскользнул из свитера, упал на пол и нырнул под стол, успев схватить свой нож, все еще лежавший на столе. Вышвырнул из-под стола табуретку и вонзил нож в ногу стоявшей рядом Анастасии Петровны, метя в бедренную артерию. От злости даже вспомнил, где она проходит. Бабка закричала.